Костёр 1972-05, страница 27ту, смотрит на нее в ладонях, беззвучно шепчет губами, потом весело говорит: — Есть1 — Что есть? — спрашивает Вовка. — Ба1 — говорит Фатима. — Молодец! — говорит Вовка. — Ну, складывай! Что получилось? Фатима кладет рядом с первой картой вторую, удивленно смотрит на нее, весело произносит: — БА-БА1 — и смеется. И Ахмет смеется. Только Вовка серьезен... И тут я вдруг понимаю! Они составляют слова! Это Вовка их грамоте учит! Ну, и молодец же Вовка! А я думал, они в карты играют! — Понял? — говорит Вовка. — Это такой новый метод учебы! По букварю для взрослых... Он весь сияет, несмотря на то что серьезен. У него даже появляются капельки пота на верхней губе. — Пойдем дальше! — солидно говорит Вовка. — Составим предложение, которое разбирали вчера... Фатима и Ахмет опять ищут в своих картах предложение. Если у них нет нужной карты, они берут наугад из Вовкиной колоды, пока не находят нужную. Мне тоже интересно угадывать буквы, я ведь не все знаю! Фатима читает быстрее, поэтому мне становится жалко Ахмета, и я пытаюсь ему подсказать, но получаю за это выговор от Вовки. Наконец, предложение составлено, и Фатима с выражением читает его: «Баба не раба». Потом составляют второе предложение, и его читает Ахмет: «Бары не мы, мы не бары». — Ну, а теперь Фатима прочитает нам стихотворение «Прачка»! — говорит Вовка. Он открывает свой букварь для взрослых. — Начинай, Фатима! Фатима краснеет и ерзает на табуретке. Она закрывает лицо уголком платка и смотрит в стол. — «Я стираю...» — говорит Фатима и останавливается. — Ну? — подбадривает ее Вовка. — «Брызжет мыло, рука ловкая горит...» — Не так! — кричит Вовка. — «Руки ловкие горят!»— вот как надо! Дайте-ка я вам прочту... Первая примеркаЗусман вызвал меня на примерку, потому что он шьет мне костюм. Я вошел к Зусману и сразу ему подмигнул. — Когда же вы едете на дачу? — спросил он. — Скоро поедем... — сказал я. Он набрал в рот булавок из маленькой коробки на столе и подошел ко мне с сантиметром на шее и с жилеткой в руках. Это была моя будущая куртка, еще не законченная, без рукавов, и шита белыми нитками. — А вы меня щекотать будете? — спросил я. — Зачем щекотать? — Зусман шепелявит, потому что во рту у него булавки. — Никто не шабираетша шеко-тать... Он говорит, сжав губы. — Ай! — Шпокойней, шпокойней, молодой шеловек! Зусман надевает на меня исчерченную мелом жилетку. Длинными узловатыми пальцами он залезает мне под мышки, и становится щекотно. — А где рукава? — Пока полушай один! — говорит Зусман и надевает мне на одну руку рукав, пришпиливает к плечу. Я вижу себя в зеркале: у меня очень смешной вид в этой жилетке с одним рукавом. — Шикарно! Не коштюм, а мешта! — говорит Зусман, отходя в сторону. Он разглядывает меня, склоняя голову набок, как птица. Он и вправду похож на рыжую птицу. А я похож на чучело без штанов, которым в огороде пугают птиц. Я видел такое чучело в деревне у Вани. — Это будет фрак? — спрашиваю я, — Зашем фрак? Ты уже хошешь фрак? — Я не хочу фрак! — Так и не будет никакого фрака! — весело говорит Зусман. — Зашем нам фрак? Мы же еще не штарики! — А штаны будут? Зусман смеется: — А как же! Нельзя же нам ехать за границу без штанов! Вот — залезай-ка в штаны... только осторожно... Я залезаю в короткие штаны, держась за шею Зус-мана. Кое-где в этих штанах булавки, и они покалывают кожу. — А правда, что если вы костюм не сошьете, то за границу не пустят? — Как не пустят? Почему? — Я не хотел идти на примерку, потому что щекотно, а мама говорит, что не пустят... — И правильно говорит! — восклицает Зусман. — Обязательно не пустят! — Почему? — Потому что надо быть одетым с иголочки... Стой смирно! Зусман быстро подшивает на мне штаны. — Вот с этой иголочки? — показываю я на иголку в Зусмановых пальцах. Она так и летает по воздуху, а за ней тянется нитка. — А почему не с нитки? — Потому что иголка — это главное! Иголка шьет! Когда костюм попадает к заказчику, он сходит с иголки. И он тогда совершенно новый. Быть одетым с иголочки, значит, быть во всем новом! Вот и выходит, что иголка главное! Иголка голова, а нитка — тело... Все это Зусман говорит, ползая вокруг меня на коленях. — Вшегда во вшем ешть главное! — говорит он и вынимает изо рта булавки. — В любом деле есть своя иголочка, про которую нельзя забывать! Надо ее беречь — эту иголочку! Если б не было этой иголочки, все ходили бы голыми, ясно? Я киваю. — И никто не поехал бы за границу! — торжествующе добавляет Зусман, подняв вверх свой длинный узловатый указательный палец. — А на дачу? — спрашиваю я. — А на дачу можно ехать в костюме Адама! — смеется Зусман. Я тоже смеюсь. Я знаю, что значит «в костюме Адама». Это значит — голышом! Путешествие за сто ручьев и одну рекуПутешествие за сто ручьев и одну реку — это дорога на дачу. Вас, может быть, удивит, что я называю дорогу на дачу путешествием. Конечно, если смотреть на эту дорогу из сегодняшнего дня, если повторить ее сегодня — она явится вам другой, более короткой. И поездку по ней уже не назовешь путешествием. Но это сегодня! А вчера, если понимать это вчера в высшем смысле, то есть давно, — эта же дорога была очень долгой. Почти бесконечной. Спрашивается, почему так? Да потому, что мир стал меньше, чем в моем детстве, вот почему! В моем детстве мир был огромным! Он был потрясающе огромным, уверяю вас! В моем детстве наша дача была очень и очень далеко — где-то за полями и лесами, за кустами, ручьями и оврагами, и ехать туда надо было почти сутки. Вместо одного часа, который вы потратите сейчас. Да и не только дача была далеко — возьмите, например, Дальний Восток. Он тогда был действительно дальним, туда надо было ехать чуть ли не полмесяца! А Северный полюс, на котором сегодня люди живут, наши люди, москвичи, которые со своими семьями каждый день раз 25
|