Костёр 1972-08, страница 34

Через минуту он подошел ко мне. В глазах Совы не было уже и следа слез, его взгляд был холоден и тверд.

— Мы плохо сделали, что пришли сюда. Там бы мы скорее искупили свою вину. Вернемся, брат, на тропы бледнолицых.

Я согласился, и мы немедленно повернули назад — туда, откуда пришли.

Тауга остался с матерью, и мы были этим довольны, но чтобы он не прибежал по нашим следам, мы свернули к реке. Пусть ее течение смоет наши следы и скроет их от чуткого носа Тауги.

Солнце обошло уже почти все небо и сейчас висело над вершинами самых высоких елей. Хотелось успеть до захода солнца добраться до реки и на берегу устроить привал.

Нам все чаще попадались навстречу лиственные деревья с огромными стволами и кронами. Даже пять таких юношей, как я и Сова, взявшись за руки, вряд ли смогли бы обхватить такой ствол. Кое-где попадались россыпи влажных, скользких камней. Вокруг царила тишина: должно быть, на деревьях-великанах свили гнезда совы и распугали лесных певцов.

Вдруг передо мной мелькнул светло-рыжий мех, я машинально закрыл лицо руками и почувствовал на себе тяжесть какого-то тела. Когти зверя впились в мою лосиную куртку, а его зловонное дыхание ударило в лицо.

Я схватил за горло неизвестного хищника, открыл глаза — и увидел желтые зрачки рыси. Ее прыжок опрокинул меня на землю, и я изо всех сил старался теперь оттянуть зубастую пасть от своей шеи, но чувствовал, что долго не выдержу.

От когтей зверя меня защищала кожаная одежда. Рысь рвала ее, царапаясь.

Я старался подмять рысь под себя, но ее гибкое тело все время вырывалось из моих рук, все ближе

блестели ее глаза, в них я видел свою смерть. Внезапно новая тяжесть навалилась на меня, — над мордой рыси показались черные космы Прыгающей Совы. Он подсунул левую руку под горло хищника и прижал его голову к своей груди, а правой рукой несколько раз вонзил стальное жало ножа в бок зверя.

Наконец, я почувствовал, что мускулы хищника слабеют, и тут Сова последним ударом полоснул по горлу рыси.

Тяжело дыша, окровавленные, поднялись мы с земли.

— Наша кровь смешалась в этой борьбе, — сказал я. — Отныне, Сова, ты мой брат по крови.

— Пусть дух убитой рыси охраняет нашу дружбу,— тихо ответил Сова. — Вот и пришел день, который смыл наш позор. Сегодня ночью мы станцуем в родном селении танец Рыжей Рыси.

Мы срубили молодое деревцо, очистили его от веток и пропустили этот шест между связанными лапами зверя, затем положили шест на плечи и двинулись в сторону селения.

Солнце не успело еще спрятаться за лесами, как мы уже подошли к скале, где стоял на страже Храбрый Змей. Он заметил нас издали и неподвижно застыл на скале, опираясь на свое копье. Увидев нашу добычу, он не сказал ни слова. Мы тоже молча прошли мимо и направились к лагерным кострам.

Едва только миновали мы первые шатры, как нам навстречу вышел колдун и несколько воинов. На Горькой Ягоде были только леггинсы и пояс. Он подошел с ножом в руке к лежащей рыси. За ним начали подходить охотники. Заблестели и окровавились ножи, и через несколько минут рыжая шкура была поднята на копьях. Загремел бубен, и в такт его ударам все двинулись в обрядовом танце на площадку перед большим костром. Вдруг все замолкло. Горькая Ягода взял из рук охотников окровавленную шкуру, набросил ее на себя и начал медленный танец.

Воины начали ритмично ударять копьями о цветные щиты и притопывать ногами. Все быстрее становился танец, все громче грохот бубнов и пение воинов. Из пасти рыси на грудь колдуна текла густая кровь. Внезапно колдун выскочил из круга танцующих воинов и встал перед нами.

Я отступил на пару шагов назад, оставляя Горькую Ягоду лицом к лицу с Совой. Колдун начал ходить вокруг Совы легкими мягкими шагами — подобно хищнику, чья рыжая шкура была у него на плечах. Неожиданно одним движением он стянул с себя шкуру и набросил ее на моего друга, одновременно вовлекая его в круг танцующих охотников. Удары в бубны гремели, орлиные и совиные перья в убыстряющемся темпе колыхались в черных, смазанных бобровым жиром волосах охотников.

Я потерял Сову в танцующей толпе, но вскоре увидел, как его под общие крики высоко подняли на щитах воинов. И вновь наступила тишина.

В этой тишине прозвучал крик колдуна, как свист брошенного лассо:

— Нихо-тиан-або, Нихо-тиан-або! Неистовая Рысь, Неистовая Рысь1

Все взгляды обратились к Сове, лежавшему на щитах воинов. Он поднялся, сорвал с себя окровавленную шкуру, подбросил ее вверх в густеющий мрак и повторил за колдуном свое имя:

— Нихо-тиан-або! Неистовая Рысь!