Костёр 1972-08, страница 33

Иногда над одним из озер с криком поднималась стая диких гусей и вскоре опускалась на соседнее озеро. Лениво колыхались верхушки сосен.

Монотонный и негромкий шум деревьев успокаивал нас. Солнечные лучи пробивались сквозь ветви лесных гигантов, скользили по нашим плечам, натертым жиром, и падали на лезвия ножей, чтобы на мгновение превратиться в серебряную молнию. Вокруг было тихо и тепло.

— Послушай, — промолвил Сова, подняв руку.

Откуда-то из-под голубого небесного купола неслись

серебристые звуки труб.

— Это летят стаи лебедей с юга. А мы по-прежнему одиноки и заброшены в Большом Лесу, как две сломанные стрелы...

— Пусть уста моего брата не говорят так, — перебил меня Сова. — Пусть горечь оставит твое сердце. Мы заслужили наказание и должны теперь исправить свою ошибку, чтобы возвратиться в селение, как лебеди к родному озеру.

В эту минуту до нас донесся треск ломающихся веток и шелест сухих листьев под чьими-то ногами. Мы мгновенно скрылись в кустах, всем телом прижавшись к земле.

Здесь, в этом месте, раньше росли могучие деревья, а сейчас остались полусгнившие стволы и заросли березняка и ольхи и мягкий зеленовато-бурый ковер мха. Дальше деревья так густо переплелись кронами, что дневной свет с трудом проникал сквозь них.

Мы всматривались в этот полумрак, ожидая неизвестно кого.

Кто появится? Человек или зверь, друг или враг?

Прошла минута, еще раз треснула ветка под чьей-то неосторожной ногой, заколыхались раздвигаемые кусты и между ними показалась...

— Та-ва! — закричал я, не помня себя. — Та-ва1 Белая Тучка!

Молниеносно вскочил и побежал навстречу матери. Хотя я и знал, что не пристало мужчине показывать свои чувства, я с радостным криком бежал к ней, а за мной мчался Сова.

Увидев нас, мать остановилась, и улыбка озарила ее лицо. Она молча ждала у куста, из-за которого только что вышла. В солнечных лучах, словно бы отражавшихся от ее светлых волос, она казалась мне вторым солнцем, путешествующим по земле.

Мать подняла руку и шепотом попросила нас не шуметь.

— Я подумала, — сказала она, — что мне навстречу выбежали два воющих волка. Разве мои дети не могут сохранить тишины среди Большого Леса?

Стыд горячей волной прихлынул к нашим лицам.

— Садитесь рядом со мной и слушайте меня, — сказала мать. — Я принесла вам новый запас стрел для луков и сплетенные девушками силки для птиц. Танто тоже хотел бы с вами увидеться. Может, он вам поможет чем-нибудь?

Я ответил:

— Спасибо тебе, мать, за стрелы, и да помогут они нам в Большом Лесу как можно скорее направить шаги в сторону твоего шатра. Ничьей помощи нам не

нужно. Мы сами заслужили наказание и сами искупим вину. Передай привет сестре и брату и скажи: мысли мои с ними. А сейчас возвращайся обратно в селение. Мы недостойны твоего общества. Мое сердце разрывается от боли, словно дерево от мороза, но я должен расстаться с тобой, мать. Ведь над нами по-прежнему тень позора.

Я пытался говорить сурово и твердо, однако чувствовал, что мне это не удается, что в моих словах звучит нежность и любовь.

Не знаю, то ли она не слышала моих слов, то ли сумела прочесть мои мысли, спрятанные глубоко на дне души, но на ее лице расцвела такая улыбка, от которой тают и самые холодные сердца. Своей мягкой нежной рукой она прижала меня к груди и пальцами взлохматила мне волосы на голове.

О, как быстро я забыл о всех своих заботах, и пережитых, и предстоящих...

Сова молча сидел рядом, но в конце концов и его юное сердце больше не выдержало, и он подошел к моей матери.

Мать обняла Сову левой рукой за шею и прижала к себе. Наши головы соприкоснулись, и я заметил, как в черных глазах Совы заблестели слезы.

Я осторожно освободился из материнских объятий, сложил в колчан подаренные стрелы и, не оглядываясь, пошел в лес.

Я не оглядывался нарочно, чтобы Сове не нужно было скрывать от меня свои слезы. Краешком глаза я видел: мой друг направился вслед за мной.

Когда полумрак чащи окружил меня, я трижды издал в честь матери военный клич нашего племени. В нем звучали ноты грусти и счастья, горечи расставания и радости встречи, в нем было все, о чем тосковало мое сердце, к чему рвалась моя душа среди одиночества и ночных тревог.

Издали ко мне долетели слова песни, которую пела мать. Они звали к большим подвигам и мужеству. А если все же наступит час, когда опустятся мои руки и я потеряю веру в себя и в жизнь, тогда я должен просить Великого Духа: пусть стервятники справят пир надо мной.

Мы все дальше углублялись в чащу, а песня матери слышалась все слабее, потом совсем замолкла, и нас окружил птичий щебет и шум Большого Леса.

— Пусть брат мой остановится, — послышался сзади голос Прыгающей Совы.