Костёр 1977-11, страница 44

А в душе он был уверен, что они не так, как надо, учат Игоря.

Правда, скоро ему приснилось, как он учил всех русских, живущих в Нымныме. Он стоял у доски, у которой обычно стояла учительница Людмила Ивановна Айнана, и громко, почему-то голосом Пины выкрикивал:

— Леут — голова! Итын — шея! Патин-кат — ботинки!

— Ботинки!—упрямо повторял за ним синоптик Михайлов.

За завтраком, вспоминая сон, йоо задумчиво сказал:

— А знаешь, мама, наверное, очень трудно быть учителем...

МУЗЫКА

Вельботы уходили в море. Вдали от берега они поднимали паруса, словно белые огромные крылья.

Охотники сидели в непромокаемых плащах и смотрели вперед.

йоо тоже смотрел вдаль. На белые вельботы.

В груди было прохладно и пусто. Как ему хотелось оказаться там, на чисто вымытых сидениях в вельботе, слушать музыку ветра в тугом парусе!

Почему это так: на берегу моря всегда хочется уехать далеко-далеко? Вот за те скалистые мысы. Услышать вблизи шум птичьего базара, песни волны, глубокое дыхание моря...

Отец давно обещал его взять с собой на морскую охоту. Раз обещал — обязательно возьмет. Но когда?

Вот вельботы уже стали такими маленькими, как чайки. Они были на той самой линии, где небо сходилось с морем. Эта линия звала и пугала одновременно. Что там? Может, это то самое место, где можно рукой дотронуться до неба, увидеть вблизи звезду и оказаться рядом с огненным диском солнца, когда оно погружается в прохладные морские волны, чтобы отдохнуть от долгого дневного пути по высокому небу?

Все впереди. И морская охота, и путешествие в Москву, и познание всего, что пока так непонятно...

йоо медленно поднимался к селению. Он шел в сторону от домов, чтобы сохранить подольше в памяти далекую музыку наполненного ветром паруса.

За высоким берегом вырастали радиомачты полярной станции, дома, научные лаборатории.

йоо шел мимо метеорологической площадки. Синоптик Михайлов стоял на лесенке и заглядывал в будку — смотрел на приборы.

Возле радиостанции йоо остановился.

Из раскрытой форточки слышалась музыка, йоо узнал эти звуки. Они шли из инструмента, который назывался пианино. Такое пианино стояло в сельском клубе на сцене и запиралось на маленький ключик, который сторож держал в кисете с табаком.

Когда открывали крышку пианино, йоо каждый раз казалось, что огромный неведомый зверь разевает чудную пасть с черными и белыми зубами.

Но звуки были красивые, густые, сочные. Они казались йоо разноцветными каплями цветной жидкости, падающими на что-то упругое.

Из всех жителей селения только один Акан, художественный руководитель клуба, умел играть на пианино. Но он больше любил играть на баяне.

Все услышанные звуки йоо запоминал. И потом вдруг, неожиданно, в памяти возникала музыка. Особенно это часто случалось в тишине тундры или на берегу моря. Будто музыка до поры до времени хранилась в каком-то особом сосуде внутри Иоо. И тогда было сладко-радостно, глаза видели далеко, а сам йоо в эти минуты словно вырастал.

йоо мог вот так долго стоять на месте и слушать музыку: возле радиостанции, у какого-нибудь дома, под окнами сельского клуба, когда там шли репетиции. Что-то теплое возникало в самой глубине тела, поднималось к голове, опускалось к ногам. И словно приближалось пока еще неясное, но непременно прекрасное.

Дома йоо крутил ручки маленького приемника «Спидола» и ловил музыкальные передачи. Иногда удавалось поймать звуки знакомого инструмента, и тогда мальчик замирал, охваченный непонятным для себя волнением.

«Любит музыку», — говорила мама, и отец молча соглашался с ней.

К вечернему часу йоо спускался к берегу и ждал, когда вдали, на стыке воды и неба, который назывался по-русски красивым, звучным словом — горизонт, покажутся возвращающиеся вельботы.

Он пристально всматривался в море и иногда принимал за паруса чаек: вельботы часто возвращались под парусами, под музыку ветра и волн, йоо еще издали видел отца. Он знал его место на вельботе — у мотора.

На этот раз йоо вместо парусов увидел вдали большой пароход. Это было удачей — первому увидеть пароход.

— Пароход! — закричал йоо. — Пароход!

У магазина на высоком крыльце стоял ста-

рик-косторез Кукы и смотрел в большой бинокль на приближающийся пароход.

— Я первым увидел его! — гордо сказал йоо.

— Раз ты первым увидел пароход — тогда смотри!

Кукы протянул бинокль. Этр было неслыханно — редко кому старик доверял свой бинокль.

Пароход сразу оказался так близко, что йоо даже испугался: вдруг он вылезет на берег? Он отнял от глаз бинокль, но пароход по-прежнему был далеко от берега и ему ничего не грозило.

На улице сразу же стало оживленно.

Все ждали пароход.

42