Костёр 1984-06, страница 34

В Африке, конечно, проще. Ни тебе зимы, ни снега, ни парового отопления. Но все равно: дом есть дом. Стены, крыша... Нет, за два дня не управиться!

Мусумали улыбнулся.

— Управимся! А если не верите — поедемте со мной, убедитесь...

Он, может, выпалил это сгоряча,' совсем не думая, что я соглашусь.

Но я согласился. Почему бы нет? У меня ведь тоже суббота и воскресенье — выходные. Да и очень захотелось посмотреть, как замбийцы строят дома.

До селения Малава, где живет семья Мусумали, мы добрались в сумерках. Переночевали. А рано утром принялись за работу.

До дневного пекла Калулу, отец Синглетона, хотел успеть главное — заготовить кирпич для будущего дома.

Посреди двора мы вырыли яму, натаскали в нее воды и глины, и, засучив по колено брюки, полезли разминать глину ногами.

Отец и младший брат Синглетона приволокли деревянную решетку с глубокими прямоугольными ячейками. Решеткой формовали в селении кирпич.

Когда глина размякла и захлюпала под ногами, мы стали забивать ею каждую ячейку. После того как все ячейки заполнились, форму оставили на солнце.

Через полчаса решетку сняли. На земле лежали два десятка ровных кирпичиков серо-желтоватого цвета. Два часа спустя солнце затвердило их так, что палкой не расколешь!

Пока мы лепили кирпичи, мать и сестра Синглетона нарезали слоновую траву. Эта жесткая и крепкая трава в изобилии растет в буше и за сезон дождей вытягивается до трех-четырех метров высотой. Потому и зовут ее слоновой.

Пучками слоновой травы в здешних селениях покрывают хижины. Как русские крестьяне крыли когда-то свои избы камышом.

Весь день мы формовали кирпичи, а солнце их обжигало.

На следующее утро возводили стены. К моему изумлению, никакого фундамента под будущий дом не подводили. Первый ряд кирпича лег прямо на землю. Раствором служила все та же глина, круто замешанная на воде.

В полдень мы закончили кладку стен, а к вечеру управились с крышей. Осталось навесить двери и застеклить оконце. Но это может повременить. Не минус же сорок на дворе! Не замерзнут молодожены.

Синглетон был прав: два дня — и готова хата. Три на три метра. Правда, высота невелика — метра полтора. Но выше такие хатки и не строят в Замбии. Ничего, жилье вполне пригодное. Стены крепкие, крыша — человека выдержит.

От глины ,и травы идет пряный запах. Мне припомнились детские годы, когда из подсолнухов и картофельной ботвы строили мы по осени на ого

родах шалаши. В шалашах пахло так же пряно и вкусно.

Когда возвращались в Солвези, я разочарованно пробормотал:

— Да разве ж мы дом строили—лачужку какую-то...

Мусумали смутился, отвернулся в окно.

— По нашему достатку, сэр, любые четыре стены и крыша над головой — дом!

ПРОЩАЙ, ЗАМБИЯ!

• • ' . * I

В любом путешествии самый горький и самый радостный день — последний. Горький, потому что расстаешься с тем удивительным миром, который успел полюбить и оставить в нем частичку своего сердца. Радостный, потому что каждое путешествие — это испытание. А разве не радость сознавать, что испытание ты выдержал?

Последний урок. Последние улыбки. Последние слова...

На автобусную станцию меня пришел проводить весь класс. Каждый пожимает мне ладонь, боль-^шой палец и снова ладонь.

Мусумали всхлипывает. Я подарил ему на память теннисный набор—так с коробкой он и пришел...

— Пишите, сэр!

— Приезжайте еще!

— Будем ждать!..

Голоса тонут в гуле отъезжающего автобуса. В раскрытых окнах мелькают ребячьи руки.

Кто-то спохватился:

— Сэр, орехов в дорогу! Мы же вам несли арахис...

В окно летят пакеты с орехами.

Неторопливо бежит автобус. Качаются перед глазами знакомые картины буша: крестьянские хижины, зеленоватые холмы, подернутые серой дымкой, вереницы бредущих с базара женщин... Все знакомо. Все привычно, будто целую жизнь прожил здесь.

В самолете, пока летим над Замбией, вся наша группа притихла. Каждый у иллюминатора. Каждый отыскивает СВОЕ место.

Вон там, за цепью холмов Медного Пояса, мой Солвези. Кажется, я даже вижу школьную водонапорную башню. И грузовики с рудой ползут из Кансанши в Чилилабомбве.

— Наш самолет пересек границу с Анголой,— объявляет стюардесса.

Мы отрываемся от иллюминатора. Оживляемся.

— Помню, был в Ндоле случай...— раздается чей-то голос.

— А мы однажды в буше...

— Приехали мы как-то с рыбалки...

Воспоминания волной захлестывают самолет.

Их, этих воспоминаний, хватит до Москвы. Да что там до Москвы — на всю жизнь хватит!

Прощай, Замбия! Прощай, удивительный край!