Костёр 1986-04, страница 12

Одно плохо — хорошие книги, даже самые толстые, очень быстро кончаются. А когда закрывается последняя страница, то становится совсем грустно. Будто стоишь один на пустой платформе и смотришь вслед поезду, на котором уехал твой лучший друг.

В дверях своей квартиры Коля увидел Тычкина, соседа, проживавшего этажом ниже, и маму. На Тычкине была надета белая майка, из-под которой повсюду виднелись густые, черные волосы. Казалось, под майкой у него надет темный мохеровый свитер.

— Я вас, Татьяна Николаевна, в последний раз предупреждаю, — сердито выговаривал Тыч-кин. — Я ведь могу и в суд подать. И будете компенсировать! Сколько можно с вами цацкаться! Вы меня уже третий раз заливаете. А у меня, между прочим, на этой стенке картина висит. «Девятый вал»!

Мама, прижав руки к груди, нервно сжимала ладони и виновато улыбалась.

— Но ведь ко мне вчера приходил слесарь, — робко оправдывалась она.

— И сколько вы ему дали? — в упор спросил Тычкин.

— Рубль, — ответила мама и покраснела.

— Хы, рубль! Вы б ему еще гривенник дали, так он бы вас вообще на год без воды оставил. Ну, честное слово, как будто с луны свалились! Рубль дают за приход. Как в такси, знаете — посадка — двадцать копеек. А за работу, как минимум, трешница. В общем, я вас предупредил — а там пеняйте на себя!

И Тычкин, сердито сопя и подтягивая штаны, из которых упрямо вываливался живот, зашагал к лифту.

— Почему ты разрешаешь этому гамадрилу так с собой разговаривать? — сердито спросил Коля.

— Но, Коленька, мы же, действительно, виноваты, — отвечала Татьяна Николаевна. — Только ты, ради бога, не включай пока воду на кухне. Но каков этот слесарь, а? Пять минут повозился, взял рубль, а в результате ничего не сделал. И еще перед уходом заявляет: я вам пока временную прокладку поставил. Я ему говорю: Геннадий, а нельзя ли постоянную прокладку поставить? Так ты знаешь, что он ответил? Ничего, говорит, так не постоянно, как временное. Надо же, философ!

— Никакой он не философ, — сказал Коля. — Паразит и хапуга. И зачем ты вообще ему деньги даешь?

— Ай, Коля, ничего ты еще не понимаешь. Хоть и прочел массу книжек. Посмотри лучше, какие я симпатичные обои купила. Недорогие, но, говорят, очень модные.

Татьяна Николаевна вынула из сумки рулон и, развернув, с гордостью показала сыну.

На обоях была изображена кирпичная кладка в натуральную величину. Между кирпичами, как и положено, пробегали полосы грязновато-серого раствора. Горожанину девятнадцатого века сама мысль оклеить такими обоями жилище показалась бы, наверное, дикой. Всё равно что, если бы ему предложили ходить в пальто, вывернутом наиз

нанку. А жителю Петербурга они бы непременно напомнили неуютные казематы Петропавловской крепости. Но давно перестала быть страшной Петропавловка, весело гудящая голосами экскурсантов, а красный глиняный кирпич напоминает обитателю крупноблочных домов что-то старое, крепкое и доброе.

— Как ты думаешь, сумеем мы с тобой сами оклеить прихожую? — спросила Татьяна Николаевна.

— Конечно, сумеем, — ответил Коля. — Но ведь потом эти кирпичи нужно будет штукатурить. А это сложнее.

Татьяна Николаевна засмеялась и ласково потрепала сына по волосам.

— Иди, ешь, все на плите. А мне нужно работать. Я обещала Паукову к утру напечатать статью. Представляешь, он мне сегодня говорит: вы, Танечка, единственная, кто разбирает мой почерк.

— Хитрый жук твой Пауков. Просто он знает, что ты быстрее всех печатаешь. Да и берешь дешевле всех.

— Ну, зачем так говорить. Кондрат Вульфович очень порядочный, культурный человек. Без пяти минут доктор наук. Через неделю он улетает в Версаль на симпозиум систематиков. Вот он и торопится.

Татьяна Николаевна вздохнула и направилась к старенькой «Оптиме», под которую в три слоя был подложен войлок от изношенных валенок. С этой подкладкой машинка не так сильно стучала и не будила сына, когда ей приходилось засиживаться допоздна.

«Улетает в Версаль», — повторила она про себя. Трудно было поверить, что можно вот так просто купить билет, захватить в дорогу вареную курицу, «Огонек» с кроссвордом и улететь в Версаль. Вообще, ей представлялось, что Версаль — это озорная выдумка писателя Дюма. Там сверкают на солнце фонтаны, плетут интриги кардиналы, мушкетеры беспрерывно дерутся на дуэлях, а капризные Людовики отравляют жизнь несчастным королевам. Симпозиум же таксономистов и систематиков никак не вписывался в эту картину.

Самой Татьяне Николаевне не приходилось ездить дальше Бердянска, где она три года назад провела отпуск вместе с сыном. Из поездки запомнились только длинные очереди в столовые и дикое количество скользких медуз, которыми в тот год было богато Азовское море.

Татьяна Николаевна привычным движением вставила бумагу в каретку и раскрыла рукопись пауковской статьи с интригующим названием: «Ревизия закавказских клопов-щитовников близких родов». Но прежде чем взять первый аккорд, она обернулась и крикнула:

— Колюня, покорми Маркиза! Рыба стынет на балконе.

Третьим и последним членом семьи Скороду-мовых был огромный сибирский кот с роскошной дымчатой шерстью и грустными желтыми глазами. На груди у него имелся аккуратный белый треугольник. Это придавало коту сходство с дирижерами симфонических оркестров и официантами

10