Костёр 1986-04, страница 14

но непригодны. Свиные, бараньи и куриные — тоже не годились. Нужны были бивни мамонтов или, на худой конец, рога северных оленей. Наконец Саше удалось раздобыть довольно крупный обломок оленьего рога. Этот рог он пилил, резал и полировал почти месяц. По мере уменьшения исходного материала менялись и творческие планы. В конце концов, Саша создал нечто похожее на зубочистку, только больших размеров. Коля осмотрел творение друга, долго думал, потом сказал: «А знаешь, Ляпа, эта штука похожа на швейную иглу неандертальцев. Такими иглами они сшивали шкуры мамонтов». Объяснение пришлось творцу по душе. Он изготовил прекрасную деревянную дощечку-подставочку, укрепил на ней свое произведение и приклеил табличку с надписью: «Игла швейная. Неандертальская».

Итак, Коля по срочному зову друга выскочил из квартиры, вбежал в лифт и нажал кнопку пятнадцатого этажа. На полированной стенке кабины он прочитал выведенную мелом надпись: «ЗИНИТ ЧИМПИОН». Коля поморщился и с негодованием стер каракули. Нет, конечно, «Зенит» станет чемпионом, но зачем же так безграмотно! На противоположной стенке в лучших традициях было выцарапано: «Здесь был Костя». Подобные надписи, Коля знал, существовали еще в Древнем Риме. Так, при раскопках легендарных Помпей археологи обнаружили следующую надпись: «Гай Пумпидий Квадрат здесь был за пять дней до октябрьских нон». Как бы, наверное, обрадовался этот Гай Пумпидий, доведись ему проехаться в лифте.

Дав поочередно два коротких и два длинных звонка, что на языке азбуки Морзе означает букву «Я», Коля подозрительно втянул носом воздух и вдруг явственно уловил запах гари. Дверь распахнулась, и на пороге в клубах едкого дыма возник силуэт друга. Силуэт хрипло кашлял и отчаянно размахивал руками.

— Опять бездымный порох изобретал? — спросил Коля.

— Нет, дымовуха сработала, — вытирая глаза, ответил Саша. — Случайно, понимаешь. Я не хотел. Я думал, пленка негорючая, а она ка-ак фукнет! Ну, меня мать убьет. Сам знаешь, у нее цветы...'Помоги скорей дым разогнать.

— Что ж я тебе, пропеллер? Открывай живо все окна, двери, устрой сквозняк!

— Ты что — сквозняк! Цветы не выносят сквозняков.

— Ай, ничего с ними не случится. Делай, что говорю.

Квартира Оляпкиных была вся до предела заполнена цветочными горшками. Горшки стояли на подоконниках, столах, тумбочках, книжных полках и даже на стульях. Со стен лениво свешивался перистый аспарагус, томно цвела гортензия, прикрепленная к балконной раме, а неприхотливый шотландский плющ обнимал молочные бока холодильника. На полу по углам стояли горшки с чем-то посаженным, но еще невзошедшим. В целом квартира напоминала оранжерею,и потому присут

ствие в ней дивана, телевизора, стола и прочих бытовых вещей казалось неуместным. Цветы разводила Сашина мама. Она работала экскурсоводом и за день так уставала от людей, суеты и даже от собственного голоса, что цветы, как она считала, были ее единственным спасением. Они безмолвно росли в своих горшках, никуда не двигались, не спешили и, что самое главное, не спрашивали, почему у «Медного всадника» босые ноги и когда закрывается Гостиный двор.

Окна и двери были раскрыты, но едкий дым не спешил покидать квартиру.

— Тяги мало. Надо чем-нибудь помахать, — решил Саша и, недолго думая, сдернул с дивана большой клетчатый плед. На пол полетела книга, из нее выпорхнули очки. Они ударились о горшок с африканским бальзамином, а затем повисли на листьях влаголюбивого циперуса. Это были любимые очки Сашиной мамы, которые она привезла из поездки в ГДР. У них были замечательные цейсовские стекла, темневшие на ярком свете и, напротив, светлевшие в темноте. В народе такие очки называют «хамелеон».

Сердце Саши провалилЬсь куда-то в желудок. Он нервно сдернул очки с циперуса и с ужасом обнаружил, что одно стекло безнадежно разбито.

— Все, — сказал он, опускаясь на диван. — Мать меня убьет.

— Пожалуй, — задумчиво сказал Коля, рассматривая трещины на стекле. — Надо же, как интересно разбились. Букву «щ» напоминает.

— Да положи ты их! Не трави душу. Придумай лучше что-нибудь.

— Одно спасение, — сказал Коля. — Надо сообщить твоей маме что-то, ошеломляющее. Ну, так, чтобы она сразу про очки забыла.

— Как, как ты говоришь? — оживился Саша. — Ошеломляющее?

— Ну да. Приходит, скажем, она с работы, видит разбитые очки и только тебя убить собирается, а ты говоришь: мам, а я сегодня государственную премию получил. За домашнее сочинение.

— Да ну тебя! — обиделся Саша. — Я его серьезно спрашиваю, а он со своими дурацкими шутками...

— Если серьезно, то лучше всего — чистосердечное признание. По крайней мере, тебе не влетит за дымовуху. Даже если мама чего и унюхает. Очки, сам понимаешь, перевешивают.

— Еще как перевешивают, — согласился Саша, закрывая окно.

Тут энергично щелкнул дверной замок, и в квартиру, нагруженная сумками и сетками, вошла Сашина мама Александра Ивановна.

— Шурик, почему дымом пахнет? — уже с порога грозно спросила она. — Цветы мне хочешь загубить?!

— Хорошо, что ты пришла, — сказал Саша, криво улыбаясь. — Я как раз хотел тебе сообщить что-то ошеломляющее...

Александра Ивановна поставила сумки и опустилась на тумбочку для обуви.

— Что сообщить?

Продолжение на стр. 30

12