Костёр 1986-08, страница 12

не пожелала, что ли, нас видеть, о чем я Сергею и сказал; и в тот же миг мы обнаружили, что это не так: змея смотрела на нас, просунувшись между верхними корнями. Она смотрела на нас все это время, злым и скучным взглядом вопрошая: какого черта мы копаемся в ее дому, то есть в этих ее влажных, прекрасно гниющих в зарослях крапивы, корнях. Это была безобидная медянка, о которой и дядя Ваня говорил снисходительно: — Я их токо вилами отбрасываю, они не кусачие...— Мы как можно аккуратнее срезали грибы и оставили ее, оцепеневшую от скуки, одну.

А вкус у вязовиков интересный. Их отваривают перед тем, как жарить, но это для того, чтобы они помягчали. А из отвара варят лапшу, отменную и очень даже грибную.

Дядя Ваня признал вязовики. Часть вязовиков мы оставили ему и пошли к хозяйке.

— Они? — спросили мы.

— Они! — сразу узнала она.— Они. Вот теперь вспомнила. Чать, вдоль речки собирали?

— Да, Александра Сергеевна, вдоль речки.

— Вот. Мы с моим тоже там собирали,— она улыбалась грибам, ровно цветам.

Недавно мы отыскали в книжке эти вязовики. Это вёшенки. Действительно, растут они, как бы на весу, но, узнай это правильное по грибной науке название наша хозяйка, то решила бы, что названы они так для нее. Ради их с мужем далекой весны.

5.

Особое, принципиальное отвращение вызывают во мне массовые вылазки «по грибы». Никогда я в таких вылазках не участвовал, и не приведи господь, как говорила моя бабаня. Но наблюдать их — наблюдал.

Однажды я вырвался в елшанские леса с демобилизованным из армии братом, он с великой радостью поехал со мной. Он, как мальчишка, радовался, что и в самом селе, и, конечно, в лесу ничто не напоминало ему строевой плац и жизнь под команды. Время было — самое грибное — август. То есть, когда в наличии практически все грибы. Брат сразу увлекся, и мы не спеша выбирали среди россыпи красных, желтых, фиолетовых сыроежек, сероватых и голубых рядовок, среди нахальных зарослей всяких шампиньонов только наилучшие, только благородные грибы.

Все отлично складывалось. Хорошо попадались подберезовики и особенные богатырские моховики, и все какие-то крепенькие, без изъяна. Брат вдруг и запел, и ногой притопнул, и, наконец, закурил, присев над тремя сросшимися подберезовиками. Я тоже присел возле этих трех граций и порассуждал о том, что к осени грибы становятся как бы чуднее и выкидывают разнообразные фокусы.

Но вот нас накрыла звуковая волна. Мы услы

шали фырчанье мотора, автомобильные гудки, как на свадьбах, и какие-то командные выкрики.

Мы вышли на дорогу и увидели невдалеке несколько больших автобусов и роты две грибников. Они нас тоже увидели, раздался чей-то тонкий, полный энергии голос:

— Братцы! Нас опередили! Вперед, а то они все грибы заберут!

Послышалось:— Ра-аа!— И преследователи двинулись на нас цепью.

Брата я успокоил тем, что мы можем от них уйти. Мы помыли ноги в речке и перевалили через шихан — грибы-то были везде. Мы хорошо там побродили, но возвращались старым путем. По местам, где прошлись массовые грибники. Ничего такого яркого, что рисуют в «Крокодиле», не было: переломанных дубочков, сожженных муравейников или забитых насмерть зверей не попадалось. Но для заинтересованного взгляда путь их все-таки напоминал разграбленную французами Смоленскую дорогу. Обломанные из-за ягоды кусты черемухи, потоптанная, переломанная ногами и колесами трава, раздавленные или разбитые в прах* пинком ноги дождевики, зверски изуродованные мухоморы, кучками брошенные рядовки, сыроежки и поплавки. Я отдаю себе отчет в том, что среди приехавших были нормальные, тепло относящиеся к природе люди, может быть, даже и жаждущие вникнуть в ее жизнь, но вот видят они, как некто рядом гребет все под себя, гребет в кучу, в мешок, и возникает сильное чувство соревнования. А мы что же? Хуже, что ли? И городом, отданным на разграбление, представился лес, родная природа, родина, родничок. И все гребут, что ни попало... Скажем, невинный красавец мухомор. Он, правда, ядовитый, но ведь он и в рот никому не лезет, не спутаешь его ни с чем другим, а между тем, нужен кому-то, я не раз видел его обкусанным чьими-то звериными зубами... У природы много тайн, но есть одна открытая давно истина — у нее нет ничего лишнего, ненужного. Однако, много чего ненужного находят у нее заросшие невежеством люди.

И, как ни жаль уничтоженных грибов, но печальнее всего были сорванные и брошенные, потому что завяли, нечастые августовские цветы — они напоминали птенцов со свернутыми жестокой рукой шейками... Но неизбежные банки, бутылки, скорлупа и бумага всякая на стоянке — это все тоже было, а как же.

Чтение честных книг, разговор с другом, собирание грибов — все это — душевные дела, питающие любовь к бытию. А душевное дело — творчество, а творчество не терпит шума и гама, скверной боязни, что тебя кто-то переплюнет, желания грести все под себя...

Так что особого выбора — с кем идти по грибы, пожалуй, и нет. Иди «один, или с хорошим давним другом, который сам не терпит суеты», как сказал поэт.

Окончание следует