Костёр 1986-11, страница 7
комическая роль. До этого, начиная с четвертого класса, он гремел как трагик. — Фактура! — с уважением говорит о Льве U главный режиссер драмкружка. А у Льва и правда — «фактура»! Голос в нос, нос — греческий, и мне кажется, греческий же — выдающийся вперед подбородок. Я начала думать о нем с утра, сразу, как только проснулась. — Лев! — сказала я сама себе.— Цуцуль-ковский!!! Жизнь показалась мне чудесной. Поэтому после репетиции я пригласила его на ВДНХ. Весна была уже, апрель! .С крыш падали сосульки и разбивались, как стакан! Мы шли в толпе — самое мое любимое! Вдвоем — я и Лев! — Взвесимся? Я плачу! — предложил Лев у главного входа на выставку. С пальто и ботинками во Льве оказалось сорок два кило! Во мне было сорок девять, триста. Потом Лев стал жать на силомер и выжал восемь килограммов! — А ну жимани! — велел мне Лев. Я «жиманула» на пятнадцать. Вид у Льва стал обиженный, как у рыбы ба-рабули. Я говорю: — Брось! Мы же в разных весовых категориях! Мне хотелось его рассмешить, и я стала рассказывать, как рассказывала моя мама, что у них один диктор по радио сказал: «Московское время тринадцать часов пятнадцать рублей!» Но Лев до того насупился! К тому же он промочил ноги.- Лужи были глубокие, мутные, коричнево-зеленые, не хуже пруда с плавучими пузырями. В пруду отражался старик. Он сидел под мостом и самого его мы не видели. Его отражение ело из пакета хлеб и кормило уток. А вообще играла музыка! И над полем, где в прошлом году на осенней собачьей выставке Чипе получил приз /керамический набор из шести кружек для пива/, повесили разноцветные флажки.. Из отдела свиноводства пахло сушеными морскими звездами. Я говорю: — Зайдем? — Меня не привлекает рассматривание свиней,— сухо сказал Лев.— Но если тебе так хочется... Неожиданно свиньи Льву понравились. Он скуп на похвалы, зато не удержался и громко хрюкнул вздремнувшему хряку Рокоту. Таким же макаром Лев пошел хрюкать хряку Циклопу, хряку Скакуну, а потом по очереди — розовой, «соль с перцем» и белой свиноматкам, которых всех одинаково звали Черная Птичка. * • Лев Цуцульковский — в обычной жизни человек хладнокровный и невозмутимый, восторгался всеми подряд свиньями, и до того довосторгал-ся, что — раз! — и юркнул в какую-то дверь. А за ним я. Мало ли, что может случиться! За дверью все было, как в бане. Водостоки, шланги, резиновые ковры, зеленая мочалка!.. Потом — веник с высохшими листьями на прутьях и полные корзины тряпок!.. Я представила себе моющегося Циклопа — с мылом, с мочалкой. Как его поливают из шланга и похлопывают березовыми вениками!.. И тут распахнулась еще одна дверь на «выгульный двор». И мы со Львом над крышей сарая, вдали, увидели огромную золотую женщину вроде бы с дрелью. В «выгульный двор» въехал грузовик. Свиновод в синем сатиновом халате подал к кузову настоящий деревянный трап на колесах! Трап был горкой, без ступенек! А по нему — под марш Дунаевского, гремевший изо всех динамиков ВДНХ, с абсолютно чемпионским видом спускался евин по имени Самсон. У трапа встречать Самсона сбежались все работники отдела свиноводства. Они почтительно расступались. И он по резиновой дорожке стал очень прытко продвигаться к тому месту, где наблюдали за его прибытие*' я и Лев Цуцульковский. Идем отсюда,— говорю я. Но Лев не шевелится. А Самсон уже вот он! Тигровой масти! Три подбородка! Щетина на голове торчком! А хвост — с кистью — Комодо. — Лев! воинственный, как у ящера говорю.— Цуцульковский!!! 5 |
