Костёр 1990-08, страница 29

говорил Хабаров,— время было всякое, много людей подевалось...

Но Хабаров не лыком был шит, язык тогда прикусил крепко, этим и спас свой организм! А то бы вместо человека — вечная память...

— Открыть вам дверь, гражданочка? — кидался он к подъезду, попутно выясняя, к кому же гражданочка идет.— А их никого нет, ушли как с полчасика. Водички хотите? — предлагал он замешкавшейся гражданочке.

Или подзывал кота. Кот не шел.

— Эх ты,— говорил ему Хабаров,— я ж тебя не за хвост таскать, а погладить хочу. Я всякую тварь люблю, правда, у вас блохи, да этот — лишай можно подцепить... А так почему ж не любить?

Тополю, выпустившему новые листья, Хабаров одобрительно подмигивал:

— Ну, парень, ну молодец: произвел омоложение организма, всех перехитрил! Как говорится, седина в бороду — бес в ребро, а как же: бери от жизни, что ухватишь,. Позиция вредная, но привлекательная! А что не вредно? Да все! Соль-сахар — белая смерть, вино — красная смерть... Я вон три войны пережил, один раз даже призвали на четыре месяца. Бронь сняли — Пархоменко постарался, царство ему небесное, как говорится... Но там уже дело к маю шло, так что остался жив. Я жизнь люблю, это кто понимает — большая ценность.

Объектом общения у старика Хабарова был весь мир. Он разговаривал с пробегавшими мимо собаками, с мальвами на затоптанной клумбе, с любым человеком, входившим в подъезд или выходившим из него, даже с окнами, с невидимыми, скрытыми шторами и тюлем жильцами. Рот у него не закрывался, видимо, это был какой-то род старческого недуга. Но в то же время возникало впечатление, что этими разговорами он, тщедушный, с видом заточенного в башне и высохшего без пищи колдуна, цепляется за жизнь, внедряя себя в любое ее проявление... Старик Хабаров делал, видимо, последние на этом свете отчаянные попытки любви к людям, к миру. Но теперь со своей запоздалой любовью он выглядел как сумасшедший.

Хабаров был единственный на свете человек, которого Надя по-настоящему боялась. Она готова была подниматься по пожарной лестнице с другой стороны дома и проникать в подъезд через чердачный люк, лишь бы не проходить мимо него. Конечно, можно было, буркнув «здрасьте», пролететь в подъезд, под видом того, что спешишь. Но он почти всегда просил Надю поменять ему баллончики для сифона, и Надя никогда не отказывалась. Она боялась, но и жалела его. Хабаров розовой трясущейся рукой протягивал Наде баллончики, и они были похожи на пустые гильзы от патронов, которыми он отстреливался от смерти.

Продолжсние следует