Костёр 1990-12, страница 29

— Я — твой оруженосец, хотя перестал быть твоим рабом,— объявил как-то раз Эска.— Я буду тебе служить, и ты будешь кормить меня. А иногда я буду охотиться, чтобы заработать сестерций-другой.

Приближалась весна, и постепенно нога поправлялась. И в один прекрасный день дом Кезона ожил: хозяева вернулись.

Как-то Марк спустился в нижнюю часть сада и свистнул, вызывая Коттию, как бывало раньше. Ветер словно вдул Коттию, и она появилась из-за раскачивающейся изгороди.

— Я услышала твой свист, вот и пришла.

— Да ты совсем взрослая.

— Да? — как-то неопределенно отозвалась Коттия. Потом, помолчав, спросила с тревогой: — А где Волчок?

— Подлизывается к Сасстикке, чтобы получить кость.

— Значит, с ним все было в порядке, когда ты вернулся?

— Он был очень худ. После твоего отъезда он не желал ни от кого брать пищу.

Они уселись на плащ Марка, расстеленный на мокрой мраморной скамье, Коттия спросила:

— Нашел ты орла?

— Нашел,— Марк повернул к ней голову.

Они посидели еще немного, изредка перебрасываясь словами, но по большей части молча; иногда они быстро, с улыбкой, переглядывались, но тут же отводили глаза. Они вдруг стали стесняться друг друга.

— Марк, что же ты теперь будешь делать? Ты уедешь в свой Рим и заберешь Волчка и Эску?

— Еще не знаю, Коттия.

— Возьми меня с собой,— вырвалось у нее. Она чуть не плакала.

— Даже в Рим? — Марк не забыл ее прежней ненависти ко всему римскому.

Коттия вскочила на ноги, Марк тоже встал.

— Да! — выпалила она.— Куда угодно, только с тобой.

— Марк! Где ты? — послышался взволнованный голос Эски.

— Я тут! Иду! — крикнул в ответ Марк и схватил Коттию за руку.— Пока идем со мной.

— Только сейчас пришло! — Эска протянул Марку тонкий запечатанный свиток папируса.

Марк взял папирус и удивленно поднял брови при виде знака Шестого легиона на печати. Коттия, Эска и Волчок тем временем здоровались друг с другом каждый на свои лад. Взламывая печать, Марк случайно поднял взгляд и увидел приближавшегося дядю Аквилу.

— Открыто проявлять любопытство — одна из

привилегий старости...

Марк раскатал шуршащий лист папируса. «Центуриону Марку Флавию Аквиле от Клавдия Иеро-нимиана, легата Шестого Победоносного, привет!» — начиналось письмо. Марк пробежал глазами убористые строки до конца. Потом принялся читать его вторично, пересказывая главное вслух: — Легат изложил дело в сенате, и сенат

Щ0

вынес решение, какого мы и ожидали. Но легат

пишет еще: «... в знак признания заслуг перед государством, неявность коих не делает их менее значительными...»

— Эска, отныне ты — римский гражданин.

Означало это многое, а главное — права и обязанности. Это могло означать также, что его ухо как бы переставало считаться обрезанным, и уже не имело значения то, что он был прежде рабом.

— Легат пишет, что за те же услуги,— продолжал Марк,— мне дают пособие выслужившего срок центуриона, командира когорты.— Помолчав, он принялся читать все подряд, слово за словом:— «По установленному обычаю, землю жалуют в Британии, поскольку здесь проходила твоя последняя военная служба. Но мой добрый знакомый, один из сенаторов, написал мне, что, если ты пожелаешь, нетрудно будет поменять здешний надел на землю в Этрурии, откуда, если не ошибаюсь, ты родом».

Марк перестал читать, рука с письмом медленно опустилась.

Он может уехать домой...

И вдруг он понял, почему дядя Аквила поселился в этой стране, когда кончился срок его службы. До конца жизни Марк будет помнить родные холмы, порой воспоминания будут мучить его. Но теперь его дом тут, в Британии. Понимание этого пришло к нему как-то исподволь и показалось уже знакомым, и он удивился, как не осознал этого раньше.

— Я не вернусь в Этрурию,— сказал он.— Я возьму землю здесь, в Британии.

Он бросил взгляд на Коттию.

— Все-таки мы не едем в Рим! Но ты ведь сказала: «Куда угодно», правда, Коттия, любимая?

Он протянул ей руку.

Она вопросительно заглянула ему в лицо, потом улыбнулась, одной рукой собрала вместе края плаща, как будто собралась в путь прямо сейчас, куда угодно, и вложила другую руку в его протянутую.

— Ну вот, теперь мне, видно, достанется улаживать все с Кезоном.— заметил дядя Аквила.— О боги! Ведал ли я, какой мирной жизнью жил, пока не появился ты!

...Где-то хлопнула дверь, и на галерее послышались шаги Эски. который звонко и весело насвистывал мелодию:

Когда я встал под знамя орла /Не вчера ль я под знамя встал?), Я девушку из Клузия

т/ «/ J

У порога поцеловал.

И Марку вдруг пришло в голову, что рабы никогда не насвистывают. Они поют, если им хочется или если это помогает работе, но свист — это что-\о другое, насвистывают только свободные люди.

Дядя Аквила, чинивший сломанное перо, поднял голову.

— Да. кстати, у меня есть для тебя новость, и небезынтересная, если ты ее еще не слыхал: Иску думнониев взялись отстраивать заново.

Перевела Н. РАХМАНОВА

/