Костёр 1991-02, страница 7

телей.» — «А где ж они?» — «Папаша пятый год ются. Я их потом во дворе раздавала. На солнце

зону топчет... Ну, а мамаша... черт ее знает, где она сейчас... Может, жива, а может, сдохла

-«Васька!

уже».

с упреком воскликнула я.

Разве ж так про мать можно!» Я не хотела упрекать Ваську, потому что уже поняла, как многого я не знаю. Я просто очень удивилась и немного

даже испугалась

упрек прозвучал в моем голо

се сам собой. Из того недавнего прошлого, когда я была твердо уверена в том, что знаю, что хорошо и что плохо. «Разве можно! Ах! Ах! — визгливо передразнил меня Васька. — А если я тебе скажу: можно! Можно! Можно!!! А если я тебе скажу: она сука! Сука! Сука!!!» — «Васька! — крикнула я. — Замолчи!» — «Ну, замолчал, — Васька сгорбился и сунул руки в карманы. Потом начал кашлять. Кашлял долго, сотрясаясь всем телом и отворачивая в сторону лицо. — А дальше чего?» — спросил он, откашлявшись. ,

Мне было совсем не жалко незнакомую мне Васькину маму. Наоборот, я ее сама уже почти ненавидела. Жалко было самого Ваську. Я чув-ствовала: оттого, что он так кричит и ругается, ему самому страшно плохо.

«Ог тебя тоже (Сказались, да?» — спросила я. «Не, я не отказник, — усмехнулся Васька. — Я — особ статья. Я — «лишенец». — «Лишенец? — ■■ЙВН^^^^И — ишенец ^MHlH^l

переспросила я.

это, по-моему,

что-то другое. Мне бабушка рассказывала. Это что-то про кулаков, по-моему. Которые в деревне». — «То другие лишенцы, — снисходительно объяснил Васька. — А у нас другие. У нас «лишен- ' цы» —

это те, у кого родители прав лишены».

«Каких прав'-* За что?» дительских, ясно-дел о,

«Ну, каких, каких, ро-

продолжал

объяснять Васька. Таким тоном — снисходительным и терпеливым, он обычно говорил с Жекой. И со мной — когда я ему казалась маленькой и глупой. Когда же он считал меня равной себе, то обычно орал и ругался гораздо больше. — За что? Ну, тут за разное. Кто за решетку попал, кто за

пьянство, кто еще за что... Ну, это тебе знать не положено, маленькая еще...»

«А у меня родители развелись», — сказала я, чтобы утешить Ваську. «Ну да? — заинтересовался он. — Дрались?» — «Не-а», — это мне было бы даже и не представить. Другую планету — пожалуйста, сколько угодно, но чтобы мама с папой подрались... «Пил отец-то?» — «Нет, он не пьет. И не курит даже». — «Ну, так с чего ж развелись-то?» — спросил Васька. В голосе его явно слышалось разочарование. «У отца теперь другая жена», — объяснила я. «А, вот что! Ясно-дело, — снова оживился Васька. — Стерва?» — «Нет, она — достойный во всех отношениях человек, вполне заслуживший право на личное счастье!»— выпалила я запомнившуюся мне мамину фразу. «Обалдеть! — сказал Васька, задумался, а потом спросил с надеждой. — Ну, хоть посуду-то били?» Я честно вспоминала и обрадовалась, вспомнив: «Ага! Один раз. Зато во-от такущую вазу», — я широко .раскинула руки. Вазы такого размера я видела только в Эрмитаже. «Дорогая небось?» — «А то! Чешский хрусталь! — гордо объяснила я.— Осколков было —_#не сосчитать. И все перелива-

смотреть здорово.»

«Ой, Жар-Птица идет!»

•пискнул вдруг про

явившийся Жека и, раскинув руки, побежал по тропинке. Навстречу ему, радостно улыбаясь, шла совсем еще молодая девушка. У нее были страшно длинные ноги в черных чулках (казалось, они растут прямо из подмышек), коротенькая зеленая юбка с вышитым на ней золотым цветком и ши-

В

висели

рокии, ярко-красный пиджак, в ушах пластмассовые лиловые серьги, в тон нарисованному на скулах румянцу. Ресницы у нее были такие огромные, что видны даже мне, издалека. «Точно, Жар-Птица!» — восхитилась я.

Девушка присела перед Жекой на корточки, поставила между колен большую яркую сумку на молнии и принялась выгружать из нее прямо на землю какие-то свертки. «Кто она?» — тихо спросила я у Васьки. «Повариха! — шепотом объяснил он. — В железнодорожной столовке работает. Жеку любит. Прикармливает. Он ее Жар-Птицей зовет. Ей, вроде, нравится». Сунув напоследок пластмассовый красный автомобильчик, Жар-Птица потрепала Жеку по волосам, издалека помахала рукой нам с Васькой и пошла дальше.

Я решила, что когда вырасту, обязательно куплю себе черные чулки. В них не видно синяков и ссадин, и тогда ноги v м^ня будут такие же глад-

кие и красивые, как у Жар-Птицы. Потом я опустила глаза и рассмотрела свои ноги. Они были страшно тонкие, а коленки торчали вперед, как нашлепки. Я вздохнула и подумала, что мне, пожалуй, и черные чулки не помогут.

Когда я подошла к сараю, Васька разгребал угли и готовился засыпать туда вялую картошку с бледно-розовыми ростками. Жека неподалеку ковырял палкой землю. Заметив меня, он поднял над головой огромную картофелину. «Смотри, что мне Васька дал, — гордо сказал он. — Я ее сейчас посажу и буду поливать. А потом на ней картоха вырастет». — «Хорошее дело, — согласилась я.— Только сажать надо не здесь. Здесь, смотри — и земли-то нету, стекло да кирпичи. Да и тень всегда. Надо вон там, сбоку. Там солнце часто и земля. Пойдем, вместе посадим». — «Пойдем!» — охотно согласился Жека и побежал в указанному мной месту.

«Сначала нужно вокруг немного землю вскопать...» — объяснила я и показала, как это делается. «Эй, огородники! — крикнул Васька. — Возьмите еще пару картох. На жрачку хватит».— «Давай, давай», — согласилась я и наклонилась к Жеке, чтобы помочь ему взрыхлить землю. И почувствовала какой-то кислый и неприятный запах. «Знаешь, — сказала я Ваське, — от него почему-то пахнет болгарской палочкой». — Жа

ко и еще палочкой: Васька.

— удивился, но не рассердился

В баню надо — и все дела. Будут гро-сходлм». — «Болгарская палочка живет в ацидофилине, — объяснила я. — Я ее терпеть

ши

О

ненавижу, хотя и пью каждый вечер по полной кружке». — «Какая еще цидофилина? И зачем тебе каждый вечер по кружке этих... палочек?» — спросил Васька с каким-то даже сочувствием. Я, как могла, объяснила. Все дело было опять-таки