Пионер 1988-04, страница 21

и пошло: «По-монгольски «Гайдар» — всадник, скачущий впереди».

Версия красива, романтична и для многих неразрывно слилась с образом Аркадия Гайдара. И имен похожих на Востоке немало. В Индии, например, есть даже город и штат — Хайдарабад.

«Судя по произношению, фамилия Гайдар — татарская, и если вы татарин...»,— так начиналось письмо, на которое Аркадий Гайдар ответил в одном из фельетонов в газете «Звезда».

Для чего же все-таки вздумалось девятнадцатилетнему Аркадию Голикову брать иноплеменное, хотя и звучное имя?

Ну, конечно же, не потому что — «всадник, скачущий впереди». Во-первых, в монгольском языке слова «гайдар» в подобном значении не существует. А во-вторых, не был Аркадий хвастлив и нескромен.

Зато всегда, с детства, был большой выдумщик.

Мальчишкой Аркадий часто пользовался своим шифром: «Любезад здегатофал» — «Написать стихи», «Базрор тонай» — «Отослан домой». Видимо, за какую-то шалость.

Вспомним еще, что с детства Аркадий учил французский язык, знал его сносно и потом всю жизнь пользовался им, правда, довольно своеобразно.

Ну, а теперь напомним, что во французском языке приставочка «д» или «де» указывает на принадлежность или происхождение. Например: д'Артаньян — из Артаньяна.

Дальнейшее — просто.

Он взял первую букву своей фамилии. Добавил первую и последнюю буквы своего имени. Соединил их приставкой «д» с двумя первыми буквами названия родного города. Г-АЙ-Д-АР: Голиков Аркадий из Арзамаса.

Так и возник псевдоним, в котором слились и зазывное детское «айда!» и вольное слово «гайдамак», да еще перекатывается под барабанной палочкой любимое Аркадием «р-р-р-р». Возник, придуман и... оставлен про запас.

Он извлек его из памяти в Перми, начав работать в газете, как обнажают саблю перед кавалерийской атакой.

Гайдар проработал в этой газете с ноября двадцать пятого по январь двадцать седьмого. За это время опубликовал в «Звезде» четыре повести, тринадцать рассказов, двенадцать очерков. Но главный жанр — фельетон. За год с небольшим появилось 115 фельетонов, подписанных— Гайдар.

Подшивки «Звезды» листаю в одной из комнат новенького нарядного здания на высоком берегу Камы. Река отсвечивает малиновым цветом. За острие телевизионной башни зацепилось розовое облачко. Наступил тот особый для редакции час, когда работа над газетными полосами в основном завершена, но телетайп может еще отстучать какую-нибудь важную информацию.

Напряжение спало, можно побеседовать.

Об Аркадии Гайдаре здесь вспоминают, разговаривают несколько иначе, чем обычно. Тоже с любовью, уважением, но как-то теплее и непринужденнее. Так говорят о коллеге, пусть он даже и очень знаменитый.

Вспоминают здесь и мою маму — в те годы семнадцатилетнюю девчонку в пестром сарафане, темноволосую, веселую, живую, с широко поставленными карими глазами.

Моя мама, Лия Соломянская, работала закройщицей на кожевенном заводе, училась в сов

партшколе и была первым командиром легиона пермских пионеров. По пионерским делам часто забегала в редакцию «Звезды». Здесь они с отцом и познакомились.

...Не знаю, как считают специалисты, но думаю, что в пробуждающемся сознании малыша весь мир олицетворен в маме. Затем возникает для него пространство, и то лишь потому, что мама время от времени куда-то исчезает и откуда-то появляется. Да и время тоже начинает свой бег вместе с ритмом ее приходов и уходов. Все другое, люди, предметы имеют значение только в той степени, в какой они связаны с мамой, ей сопутствуют.

Постепенно выделяется из большого мира отец: жестковатые, ласковые руки, запах табака...

Но в моей памяти отец возник разом и запомнился ясно и отчетливо. Мы жили в Архангельске. Мама заведовала губернским радиовещанием.

Когда я родился, отец был в Перми. Прислал телеграмму: «Сына назовите Тимуром».

Почему такое имя? Трудно сказать. Может быть, вспомнилось ему путешествие по Средней Азии, откуда он недавно вернулся, Самарканд, гробница Тамерлана, может, понравилось сочетание — имени и фамилии... В нем опять дробь барабанов... Да и вообще он любил необычные имена. Вспомним хотя бы солдата Бумбараша или Чука и Гека.

«Тимур Гайдар кругом пожар в окно не лазь не безобразь» — одна из его телеграмм той поры.

В Архангельск он приехал в ноябре двадцать восьмого года, закончив повесть «На графских развалинах» и уже с первыми главами «Школы». Начал работать в газете «Волна». Снова писал очерки, фельетоны.

Помню, как легко и уверенно справился отец с моими капризами. Недовольный чем-то, я привычно брякнулся на пол и начал колотить по нему руками и ногами.

Отец выдворил маму из комнаты. Закрыл дверь. Сел на табуретку. Молча, с доброжелательным интересом наблюдал за моими действиями. Заметив, что я начал уставать, посоветовал:

— Ты лупи с толком. Сначала ногами, потом руками. Или лучше так: правой рукой и левой ногой. Потом наоборот. Попеременно. Понял? Ну давай, действуй!

Но вообще-то Архангельск я помню весьма смутно. Кунцево живет в моей памяти.

Недавно я снова побывал там. Все теперь не так, все по-иному. Многоэтажные дома, залитые асфальтом улицы... Узнавание началось с пруда. От него прямо через девятиэтажные дома побежала к железной дороге тропинка, еще немного вниз, поближе к берегу Москвы-реки, да вот где-то здесь, пожалуй, даже внутри этого огромного корпуса, между его подъездами и стоял наш домик...

Когда шли с отцом на пруд, обязательно останавливались у железнодорожной насыпи и ждали. Какой поезд пройдет первым? Товарный — хорошо, если скорый, дальнего следования— замечательно. Значит, во всем жди удачи! Дачные поезда не жаловали, за исключением вечернего, на котором возвращалась с работы мама.

Частенько мы шли встречать ее на вокзал. По дороге распевали: «Скоро мамка придет, табаку привезет, э-гей, э-гей, табаку привезет...» Были и другие варианты. Если замолкал наш двухламповый радиоприемник, песня звучала по-иному: «Скоро мамка придет, батарей привезет, э-геи, э-гей, батареи привезет...»

Временами жили туго. День за днем на стол

ф