Пионер 1988-04, страница 24

Аркадии Гайдар среди сотрудников газеты «Звезда». 1925 год. Пермь.

стливые люди не пишут такие книги, какие написал он, и уж, конечно, не совершают такие веселые и даже озорные поступки.

Как многие физически и духовно сильные люди, он был добр. Как почти все добрые — легко раним. Не боялся боли, холода, жажды.

Совершенно не мог выносить грубости, хамства. Тогда — срывался. Тогда темнели глаза, начинал подергиваться левый уголок губы. Тогда он мог быть даже опасен.

Как-то вечером шел по улице Воровского. Остановился разжечь трубку. На стене особняка поблескивала в фонарном свете полированная дощечка с латинскими буквами.

— Эй, ты! — раздался окрик.— Чего встал! Проваливай!

Аркадий Гайдар уважал дисциплину. Понимал обязанности и ответственность лиц, несущих дежурство. Но вот так обращаться к нему все равно не следовало. Поглубже засунув руки в карманы шинели, он направился к будке.

— Бомбу, браток, велено бросить. Вывеска же, смотрю, другая. Не ошибиться бы!

Ну выскочили, увезли... Потом, разобравшись, пожурили и отпустили. Да он и сам понимал, что поступил неладно. Но я уже говорил — срывался.

Пишу и немного опасаюсь, как бы у читателя не сложился образ экстравагантного чудака, совершающего неожиданные поступки. Ведь суть как раз и заключается в цельности его натуры.

«Существовал в повседневной действительности так же необыкновенно и задушевно, как в своих книгах»,— сказал Константин Георгиевич Паустовский.

По-иному, но о том же написал Самуил Яковлевич Маршак:

«Слово у него не расходилось с делом, мысль с чувством, жизнь— с поэзиеи».

Думаю, что здесь во многом и лежит объяснение характера судьбы и творчества Аркадия Гайдара.

Много ездил, однако по-настоящему хорошо себя чувствовал в родных местах.

«Скучаю уже по России. Где мой пруд? Где мой луг? Гей, вы цветики мои, цветики степные!» Всех я хороших людей люблю на свете. Восхищаюсь чужими долинами, цветущими садами, синими морями, горами, скалами.

Но на вершине Казбека мне делать нечего,— залез, посмотрел, ахнул, преклонился, и потянуло опять к себе в нижегородскую или рязанскую».

Петь любил. Особенно вторить хорошему голосу.

«Гори, гори, моя звезда»...

Смотрел задумчиво на костер, на то, как улетают, закручиваясь к черному небу, красные полосочки искорок. Хмурился, если кто-нибудь начинал петь слишком громко.

Был по привычкам солдат, но, как все люди, тянулся к теплому человеческому житию.

«В сущности, у меня есть только — три пары белья, вещевой мешок, полевая сумка. Полушубок, папаха — и больше ничего, ни дома, ни места, ни друзей.

И это в то время, когда я вовсе не бедный, и вовсе никак уж не отверженный и никому не нужный.

Просто как-то не выходит».

Это записано после возвращения с Дальнего Востока. Позже все несколько устроилось, стало получше...

И не подумайте, пожалуйста, что был он несчастлив, таил в себе какую-то беду или обиду. Несча-

* * *

Летом сорок второго года мы встретились в Москве с Семеном Гудзенко. После ранения он выписался из госпиталя, ему шел двадцать второй год, в кармане шинели носил сложенную пополам тетрадку со своими тогда еще не изданными стихами.

Стихи и баллады были до жестокости правдивы, нежны и мужественны. В ту пору так о фронте еще не писали.

Мне шел шестнадцатый, ни стихов, ни прозы я не сочинял, работал слесарем на авиационном заводе. Попробовал поступить в комсомольскую школу, готовившую радистов для партизанских отрядов, она помещалась на Пушкинской площади, но по молодости лет меня отчислили.

Превосходство Семена было очевидным, он не считал нужным его подчеркивать, и, несмотря на разницу в возрасте, мы подружились.

Когда в сорок третьем году я уехал в военно-морское училище, он послал вдогонку письмо: «Тимур, если появится возможность выбирать факультет, поступай на пиратский!»

Поступил я на основной факультет, который готовил артиллеристов, штурманов, минеров, короче — офицеров корабельной службы. Будущие надводники и подводники учились тогда вместе.

Как только Ленинград освободили от блокады, наше военно-морское училище вернулось из Баку в свое старинное здание на набережной лейтенанта Шмидта. Мы уже проходили морскую практику на

®