Пионер 1989-11, страница 48

искал! И она давно уже звала нашедшую ее женщину бабушкой. А для бабушки (давайте и мы теперь будем так ее называть) каждый новый день становился все большей мукой: ведь когда-никогда, но должны были объявиться Танины родные!

И вот однажды утром действительно раздался звонок — Валерий Сидорович Винокуров!

Он вошел... Он, кстати, был человек такой очень обстоятельный. Вытер ноги, подождал, пока нос и щеки оттают с мороза.

— Нашлись?— спросила бабушка.

Не спеша капитан Винокуров развел руками. И ото могло значить что угодно. Бабушка от муки и волнения заплакала.

— Да вы не плачьте,— сказал Винокуров задумчиво,— мы ее заберем. Определим, как положено, в детский дом...

Дальше не стоит рассказывать! Бабушка принялась хлопотать, и ей разрешили удочерить Таню. Вообще это дело довольно долгое: кому попало ребенка ведь не дадут! Но тут все сладилось удивительно быстро. Словно кто помогал! И они зажили— внучка и бабушка. Тогда-то и записали Таню как трехлетнюю. А по правде никто не знал, сколько ей лет — неизвестно откуда явившемуся найденышу.

Пеструха

К середине дня первый в этом году снег перестал. Но не растаял! Праздничными ленточками бежал по карнизам домов. А на крышах лежал целыми полянами. И машины гоняли по городу в снежных тюбетейках. Да. снег умирать не собирался. Но Таня чувствовала всем сердцем: растает он, пропадет в черных лужах. И любила его за это особенно сильно — потому что жалела.

Ее послали за хлебом. День клонился к закату, небо над Москвой розовело. И в то же время на самой своей глубине оно оставалось голубым и зимним — родным. Таня шла, запрокинув голову. Редкие прохожие были добры и не толкали ее.

Итак, взглядом и всею душой Таня жила на небесах... Вдруг с ней поздоровались— непонятным таким, хрипловатым голосом:

— Приветик.

Женщина в пенсне, толстый спортсмен с новенькими горными лыжами на плече... Таня посмотрела на них... Но слишком хорошо знала, кто с нею поздоровался: возле булочной стояла собака, привязанная к водосточной трубе.

Они были старые знакомые. Таня когда-то звала ее Огонек. Собака была очень хорошая, лохма-тенькая, послушная, пестрая — белая с черным... Почему же тогда Огонек? А у нее сквозь густую шерсть виднелись не то черные, не то коричневые, но очень блестящие глаза. Таня и подумала: как огоньки. И получилось собачье имя.

Собака появилась у них во дворе в прошлом году. Пришла и стала жить. Наверное, потерялась. Или ее выгнали какие-нибудь люди.

Но даже пусть и собаке, а зимовать на улице холодно. А у Тани в подъезде как раз была не заперта подвальная дверь. Таня туда нанесла тряпья, подыскала старый матрасик... Вещи хотя и с помойки, но они все были чистые: кто-то вынес их только что! А что она могла еще сделать? Домой?.. Плохо вы знаете Танину бабушку. «Еще чего! — скажет.— Собаку бездомную! А если у нее лишаи?»

Так она устроила Огоньку жилище. Но скоро

про это узнали с первого этажа... Им собака, видите ли, лает. А когда целый день телевизор на полную катушку, это для вас ничего?!

Пришлось отдать Огонька одному мальчику, которого не ругали за животных... А потом Таня вдруг услышала, что он называет собачку... Пеструхой.

Сперва так обидно стало. Но мальчик этот, Вадим, ей объяснил, что бывший Огонек- не собак, а собака — собачья то есть девочка. Да еще и вся такая пестрая!

И вот теперь она сказала Тане:

— Приветик.

А Таня не любила таких вещей— не любила выделяться! И хотя она знала, конечно, что собаки разговаривают— да, знала! — но старалась не обращать внимания: ведь обычно люди об этом даже не подозревают. И она решила сделать вид, что никакого «приветика» не было: просто, мол, послышалось, да и все.

— Радуешься?— спросила собака, не обращая внимания на то, что Таня никак ей не ответила.— Снег, да?.. Хорошо тебе?

Просто удивительно разговорчивая попалась собака.

— А я не радуюсь,— продолжала Пеструха,— холодно будет... А тебе? Не будет, что ли, холодно? — Голос у нее был словно бы немного ворчливый. Но в то же время не злой.

— Мне, когда зима, даже лучше,— сказала Таня.— Я холод люблю...

Все! Впервые в жизни она призналась, что умеет разговаривать по-собачьи. Пеструха в это время спокойно выгнала блоху с правого бока:

— А я и смотрю — какая-то ты не такая девочка...

— Какая?— спросила Таня.

— Не знаю.— Собака вильнула хвостом.

Вадим

Их разговор прекратился очень вовремя — из булочной вышел Вадим, Пеструхин хозяин и Танин. между прочим, бывший вожатый. Теперь он был просто ее знакомый, хотя Таня училась лишь во втором классе, а он уже в шестом. Но все дело было в собаке, когда вместе выручаешь из беды собаку, подружиться нетрудно.

Едва Вадим увидел своего октябренка, сразу на лице его проступило выражение, что, мол, все я. девочка, про тебя знаю — до нитки! Он часто так смотрел на людей — уверенными и насмешливыми глазами. И, по-честному говоря, он вряд ли кого-то сильно любил или сильно жалел — у себя в классе, или даже во всей школе, или даже в огромном городе Москве... Да, он был такой: веселый, но малость равнодушный.

А зато он любил животных. И хотя не мог, конечно, с ними разговаривать, но очень их хорошо понимал. Не раз бываю: они идут по улице, вдруг Вадим остановится: - Смотри, бездомная...

Он всегда замечал бездомных собак. И кошек с котятами, что живут по случайным дырам. Он шел к вороне с раненым крылом, которая отбивалась от всех, как прижатый к мачте пират. Потом слизывал кровь с расклеванных пальцев. А через какое-то время отпускал ожившую ворону на свободу.

Причем Вадим не был таким уж доктором Айболитом: животные не очень к нему льнули. Он про-

46