Пионер 1989-11, страница 51

но чем-то обиженный и в чем-то виноватый... Они шли довольно долго. Сколько, Таня сейчас не могла вспомнить. Вдруг дед легко взошел на вершину ледяной горы и остановился.

Таня с удивлением увидела дом, и людей около дома, и флаг на мачте. Вернее, это она теперь знала, что там люди, дом, флаг, мачта. И понимала, что все это зимовка. Но Таня, которую она теперешняя — видела на руках у деда, ничего не знала и, прижавшись к дедовой груди, вся дрожала, как дрожат от холода. Все, что было там, на ледяной поляне среди... А! Вспомнила слово: торосы!.. Все, что было на ледяной поляне среди торосов, это все было ей неприятно, страшно. Она, теперешняя, не могла понять, откуда были тот страх и неприязнь. Но они были!

— Дрожишь?— Дед как-то странно и внимательно посмотрел на нее.— Ну вот, значит, я правильно задумал.

— Что?

— После узнаешь... Медведю-то их можно бояться...

— А мне?

— А тебе их надо любить.

В тишине

Она опять увидела себя в Тришкиной комнате. Л та северная картина распадалась прямо на глазах, таяла, словно была сном: думаешь, запомню на всю жизнь, а попробуй-ка вспомни через полчаса — ничего не увидишь в душе, будто на экране nordcuiero телевизора.

— А дальше? — тихо спросил Гришка.— Дальше что?!

Таня молчала. Что-то мешало ей говорить. Или кто-то мешал...

— Ты же в нашей школе учишься, да? Тебя как зовут?