Пионер 1989-11, страница 49
них то, что считал нужным, "добрел от "дружбы со зверьем, как об этом часто пишут в книжках. Да он и не дружил с ними. Таня никогда не могла понять, почему он их спасает... Вадим увидел надутую северным ветром Танину сумку: — Не ходи. Здесь свежего хлеба нету. По правде говоря, они с бабушкой за мягким хлебом особенно не гоняются. Но разве плохо пройтись по улице с шестиклассником? И разве плохо пройтись, держа на поводке такую милую собачку, как Пеструха? — Да отпусти ее,-- сказал Вадим. Не убежит. — Да отпусти меня,— почти одновременно сказала Пеструха. Собака не понимала человеческих слов, а Вадим не понимал собачьих... А я понимаю все, она подумала. Но без радости. Скорее со страхом. Отпущенная Пеструха сейчас же побежала вперед— по манере всех собак. Что-то там вынюхивая и бормоча про себя. Вдруг Вадим остановился перед незнакомой дверью: — Мы сейчас заскочим в один дом...— Честное слово, в голосе его слышалась растерянность,— Ты мне понадобишься там. Подбежала Пеструха, с явным презрением об нюхала порог, сделала крохотную лужицу, сказала, ни к кому, собственно, не обращаясь: Не люблю я сюда ходить... Там кошка, сволочь, всем распоряжается! — Здесь живет тип,— наконец сказал Вадим,— которого мы должны облапошить. — Зачем? — Он книгу украл... у меня. — А почему обманывать? — Ну,..— Вадим прикинул, что бы сказать — Тебе не псе равно? Мне так надо! - И усмехнулся. Он опять «видел все насквозь» и знал, что Таня готова помогать ему почти в каком угодно деле.— Ты его задури! — Что? — Ну, загипнотизируй в смысле... Как в тот раз, помнишь, когда я тебя засек? Таня испуганно промолчала... В сентябре второму «В» задали приготовить устное изложение по сказке <■ Цветик-семицветик*. А там, если вы помните, девочка попадает на Северный полюс. Ну и, само собой, все сказали: «Во, не дай бог там оказаться — на льдине да среди медведей!» Тане обидно Стало: за бескрайний снег, за прозрачно-зеленые, ни на что не похожие горы, которые, кажется, на что-то все-таки похожи. И стало обидно ей за солнце, которое смотрит на северный мир печальными раскосыми глазами, и что-то хочет сказать, и не может... А под белым снегом, под чугунной корой льда задумчиво плывут в черной воде рыбы. И можно было увидеть глубже, еше глубже. Только очень страшно туда заглядывать, в самую черноту, где на мертвой и мягчайшей подушке донного ила что-то лежит, но что, Таня не стала рассматривать, а бросилась наверх, в белые просторы, освещенные низким и тяжелым солнцем, так что верхушки зеленых ледяных гор подожжены и сверкают... Это она стала вдруг рассказывать второму «В». Нет. не рассказывать даже, она как будто им рисовала картину... Шла большая перемена, но никто не уходил из класса. Все смотрели на Таню как околдованные: «гОткуда знаешь?» А она стояла -сама растерянная, испуганная. И вдруг брякнуло — будто ненавистный будильник среди сна про каникулы: — Дураки! Такое кино есть. Показывали по «Клубу путешественников»! — Это был Вадим... Теперь насмешливым взглядом он «просветил» ее всю насквозь: — Сделаешь? Таня ничего не смогла ответить, лишь опустила глаза. — Сделаешь! Гришка А Пеструха-то была не права: кошка оказалась отличная. С хорошим, но, конечно, по-кошачьему хорошим характером. Рост и мускулатура давали ей возможность совсем не бояться собак Пе-струшкиного сорта. Однако она не стала, как теперь делается у многих кошек, доказывать свою силу, а, соблюдая законы, оставшиеся еше от древних, скакнула на стол и принялась оттуда шипеть, якобы полная злобы, страха и презрения. Пеструха, как и все собаки, была более доброй и куда более преданной, чем эта кошка. Только у нее не хватало тонкости, как сказала бы Танина 47 |
