Пионер 1989-11, страница 50

бабушка. Но ведь это вообще всем собакам по сравнению со всеми кошками не хватает «тонкости». Кошкино шипение со стола Пеструха приняла за настоящую победу. Она звонко лаяла, словно произносила речь на митинге в честь освобождения данной квартиры от кошачьего ига, а потом стала подлизывать остатки молока из кошки-ного блюдца... Ей было невкусно, и она сегодня уже дважды плотно пожрала, и она вообще не любила молоко. Но победитель должен вести себя как победитель!

Тане забавно было смотреть на кошку и Пеструху, и поэтому сперва она вообще как бы не заметила хозяина. Его звали Гриша, и он был хуже своей кошки: она точно знала, кто такая и как себя надо вести, а Гришка суетился все, суетился. Было похоже: он в своей жизни не одну эту книгу стащил. И вообще, быть может, воровал не только книги.

В то же время он старался, чтоб про него думали как можно лучше. Он двигался по комнате прыжками и короткими перебежками, чтобы поне-заметнее затолкать под тахту драные домашние тапочки, смахнуть со стула какие-то не очень спортивные трусы. А попутно он прятал от чужих глаз что-то ценное, задвигал какие-то ящички... Лет ему было— между Таней и Вадимом, то есть класс примерно четвертый...

«А чегой-то я такая умная,— подумала Таня,— чегой-то я за всеми подсматриваю?..» Она последнее время стала замечать за собой такое: сидит где-нибудь в углу и наблюдает. Причем не как равнодушная ротозейка: ей интересно, она переживает. А в то же время она будто сидит на просмотре учебного фильма... Учебного? Чему же я сейчас учусь?

Вадим в это время просто ждал, когда Гришка прекратит свои прыжки. А тот сколько мог оттягивал надвигающийся разговор. Он не знал, зачем пришли Таня и Вадим, но, как всякий нечестный человек, боялся заранее: вдруг я уже в чем-нибудь виноват?

Наконец Вадиму эти пряталки надоели.

— Слушай, ты,— сказал он без единой капли приветливости.— Это Танька. У нее дефицитная книга. Может с тобой поменяться.

Гришка замер на полупрыжке — опасность миновала: пришли по делу, в нем нуждаются. И он сразу стал другим человеком:

— Что за книга?

— А я не знаю. Она без обложки.

— Что?! Фома, ты с ума? - И засмеялся своей выдающейся шутке... А дело в том, что Вадимова фамилия была Фомин.

Но и Гришка, конечно, понимал, что Вадим не такой дурак — предлагать для обмена простую драную книгу. Ясно: здесь что-то не того. Поэтому он выжидательно прищурился... Тогда Вадим повернулся к Тане, которая, понимала, что сейчас начнется ее роль, и волновалась.

— Давай рассказывай.— Вадим пристально посмотрел на нее.— Про Северный полюс.— Он-то совершенно не волновался. Ему это просто надо было.

На диване среди торосов

И тут словно кто-то подтолкнул Таню, и она, как в пропасть, упала в свой рассказ.

Сперва она увидела то. что уже видела в прошлый раз,— низкое выпуклое солнце над ледяными

и снежными горами, полями, полянами. И это было не кино, не фантазия. Это все она когда-то видела своими глазами.

Таня ехала куда-то... Ехала? На чем же? Странно сказать, но, честное слово, она ехала на диване, покрытом пушистым толстым пледом или ковриком. Диван двигался не спеша, мягко качаясь и переваливаясь. При этом он двигался удивительно упорно, все время вперед, без единой остановки, без секундного отдыха. Таня сидела свесив ноги... только спинки у него не было, у этого дивана.

Так она ехала сколько-то времени. Вдруг диван оглянулся, изобразил улыбку, и Таня увидела наконец, что это же белый медведь! У него была морда немного насмешливая, и немного наглая, и еще плюс к тому немного курносая. И он вез Таню без всякого самого малейшего труда. И почему-то было понятно: если медведь ее, упаси боже, уронит или заденет о ледяную глыбу, мимо которых они двигались, ему сильно кое от кого влетит. Но от кого, Таня пока не знала и догадаться не могла.

И тут она заметила, что едет в одном лишь коротеньком белом платье! Почему-то она помнила это платье. Но почему вылетело цз головы... И вот сейчас, из Гришкиной комнаты, глядя на себя ту, в коротком платье среди снегов, она с тоской подумала — как вспомнила,-- что ей совсем не было холодно, что она опять не похожа на других, опять не такая...

Этот страх Таня затаила в сердце - надо было смотреть, что там дальше произойдет с тою Таней, которая сидела на белом медведе... Солнце опустилось еще немного — ярче подожгло верхушки зеленовато-прозрачных гор.

— Он за тюленем.— Медведь мотнул башкой куда-то вперед.— За тюленем.

И тогда вдруг Таня увидела, что впереди действительно стоит ледяная глыба, похожая на тюленя. Тут ей и открылся секрет этих гор и глыб. Они все были на кого-то похожи: на моржей, на медведей, на тюленей, на рыб. А может, наоборот: северные рыбы и звери взяли себе такие тела, как у ледяных гор, вылизанных волнами и вьюгами.

А за ледяным тюленем стоял ее дед! Сейчас, глядя это «кино», Таня поняла,, что совершенно забыла своего деда. Но и помнила его!

Она смотрела и удивлялась его полупрозрачной, как бы стеклянной бороде, его серебристой старинной одежде. «Как же называется она?— подумала Таня,— А... кафтан!« И удивлялась дедовским рукам: они были живыми, они двигались и одновременно были тоже полупрозрачными, как его борода...

Взгляд солнца легко проходил сквозь Таниного деда, не оставляя тени.

«Кто же я такая,— подумала Таня со страхом,— кто же я, если это мой дед?..» И продолжала смотреть на себя ту, которую вез медведь...

Дед поднял ее на руки — легко, словно совсем невесомую, и Таня сразу вспомнила, какой он сильный. Медведь стоял, ожидая его слова.

— Ну,— спросил дед,— отвезешь нас туда?

— Боюсь,— ответил медведь, и Таня поняла, что бояться для медведей совсем не стыдно — не то, что для людей. Для медведя «боюсь» то же, что для человека, например, «хочу поесть».

Вы невидимы.— сказал медведь, а я боюсь!

Дед помолчал немного.

Ладно, отпущен.— И пошел прочь куда-то с Таней на руках. А медведь остался стоять, слов

48