Техника - молодёжи 1944-01, страница 18

Г. ЕФРЕМОВ

Рассказ геолога

Несколько лет тому назад я прошел с маршрутным исследованием часть центрального Алтая: хребет Листвяга, в области левобережья верховьев Катуни. Моей целью тогда было золото. И хоть я и не нашел в то лето стоящих россыпей, однако был в полном восторге от очень интересной- геологии и прекрасной природы Алтая. В местах моих работ не было ничего особо примечательного. Листвяга — хребет сравнительно низкий, вечных снегов — «белков» — на нем «е имеется, а значит нет и сверкающего разнообразия ледников, горных озер, грозных пиков и прочего ассортимента высокогорной красоты. Однако суровая привлекательность массивных гольцов, поднявших свои скалистые спины над мохнатой тайгой, покрывающей округлые горы, разбегающиеся под гольцами, как волны моря, вознаграждали меня за довольно скучное существование в широких болотистых долинах речек, где и проходила главным образом моя работа. Я люблю северную природу с ее молчаливой хмуростью, однообразием небогатых красок; люблю, должно быть, за какое-то первобытное одиночество и дикость, свойственные ей. Я не променяю ее на дешевую яркость юга.

И в минуты тоски по воле, по природе, которые бывают у всякого экспедиционного работника, когда приедается жизнь в большом городе, перед моими глазами прежде всего встают серые скалы, свинцовое море, лишенные вершин могучие лиственницы и темные глубины сьгрьгх еловых лесов...

Кроме основной работы, я имел задание осмотреть месторождения превосходного I асбеста в среднем течении Катуни. близ , большого села Чемал. Кратчайший путь туда лежал мимо самого высокого на Алтае Катунского хребта, по долинам верхней Катуни

• Только здесь, на этом пути, я испытал настоящее очарование природы Алтая. Очень хорошо помню момент, когда я со

| своим небольшим вьючным караваном, по-

• еле долгого пути по урману — густому ле-' су из пихты, кедра и лиственницы, спу

¹ Из подготовляемого к печати изд-вом «Молодая гвардия» сборника научно-фая-тастических рассказов И. Ефремова «Пять румбов».

стился в долину Катуни. В этом- месте ровная гладь займища сильно задержала нас. Кони проваливались по брюхо ц чмокающую бурую грязь, скрытую под растительным слоем. Каждый десяток метров давался с большим трудом. Но я не остановил караван на ночевку, решив сегодня же перебраться на правый берег Катуни. Луна рано поднялась над горами, и можно было без труда двигаться дальше...

В свете луны Катунь казалась широкой. Однако вода была чуть выше колен лошадей. Мы легко перебрались на другой бег per и обосновались на плоской вершине отрога, где была и трава для лошадей и сухое место для установки палатки. Мигом лошади были развьючены, палатка поставлена под громадным кедром, и после обычной (процедуры поглощения ведра чая и раскуривания трубок у костра мы погрузились в глубокий сон.

Я проснулся от яркого света и быстро выбрался из палатки. Свежий ветерок колыхал темнозеленые ветви кедров. Между двумя деревьями, левее, как в темной раме, висели в розовом чистом свете легкие контуры четырех острых белых вершин. Воздух был удивительно прозрачен. По крутым склонам белков струились все мыслимые сочетания светлых оттенков красного цвета. Немного ниже, на выпуклой поверхности голубого ледника, лежали огромные косые синие «полосы теней. Этот голубой фундамент еще более усиливал воздушную легкость горных громад, казалось излучавших/ свой собственный свет, в то время как видневшееся между ними, небо представляло собой море чистого золота Не отрываясь я смотрел на белки, так неожиданно представшие передо мною. После замкнутого кругозора таежных троп, после дикой суровости гольцовых тундр и тяжелых скалистых громад это был новый мир — мир прозрачного света и изменчивой световой игры.

Как видите, моя первая любовь к высокогорьям алтайских белков вспыхнула неожиданно и сильно...

Добравшись до Онгудая, я отправил в Бийск через Алтайское своего помощника с колдекццями и снаряжением. Посещение Чемальских асбестовых месторождений я мог выполнить налегке. Вдвоем с проводником на свежих конях мы скоро добрались до Катуни и остановились на отдых в селении Каянча.

Чай с душистым, медом бил особенно вкусен, я мы долго просидели с приютившим меня молодым учителем у чисто вы-струганюго белого стола в садике. Мой проводник, угрюмый, молчаливый ойрот, беспечно посасывал кованную медью трубку, А я расспрашивал хозяина о достопримечательностях дальнейшего пути доЧемала. Он охотно удовлетворял мое любопытство.

— Вот что еще, товарищ инженер,— сказал он.— Недалеко от Чемала попадется вам деревенька. Там живет художник-знаменитый наш Чоросов Слыхали, наверное? Старикан сердитый, но, ежели придетесь ему по сердцу, все покажет. А картин у него красивых — гибель!

Я вспомнил виденные мною в Томске н Бийске картины Чоросова, особенно «Корону Катуни» и «Хан-Алтай», к решил непременно заехать к художнику. Теперь я находил! его картины поразительно верными. То, что казалось надуманным и преувеличенным на полотнах в тесной комнате музея, было поражающе прекрасно в натуре. Посмотреть его многочисленные работы, а может быть, и приобрести какой-нибудь эскиз, казалось мне хорошим завершением моего знакомства с белками Алтая.

Дорога по берегу Катуни была мне ясна, и я отпустил тут же, в Каянче, своего проводника В середине следующего дня я уже въезжал на невысокий, но крутой каменистый подъем. С него передо мною открылась залитая солнцем ровная поверхность устья ущелья, на которой золотилось хлебное поле. Несколько новых домов, блестя- светложелтыми бревнами, расположились у края леса. Там, где высокие стволы лиственниц образовывали небольшой выступ, окружая поляну с сочной травой, усеянную яркими точками пионов, стояла большая, постройка. Все в точности соответствовало описанию каян-чинского учителя, и я уверенно направил коня к дому художника Чоросова.

Я ожидал увидеть брюзгливого старика и был удивлен, когда на крыльцо вышел подвижной, суховатый, бритый человек с быстрыми и точными движениями. Только всмотревшись в его монгольское лицо, я заметил морщины на запавших щеках, на выпуклом вйсоком лбу и сильную проседь в торчащих ежиком волосах и жестких усах. Я был принят любезно, но не скажу, чтобы радушно.

,18