Техника - молодёжи 1960-06, страница 35

Хозяйничала Гврта. Не потому, что так принято было, просто она любила хозяйничать. Большие руки ее все время двигались, накладывали, добавляли, передавали, и светлые глаза с беспокойством смотрели в рот мужу: достаточно ли ест, иъ надо ли еще?

А беспокоиться за Керима не приходилось. Он ел за четверых и работал за четверых. Его могучее тело как бы само просило деятельности. Другие радисты сидели с наушниками, а Керим предпочитал бегать по точкам, проверять и ремонтировать. Длинными своими ногами он мерил Аризль, отмахивая в иной день километров полтораста. Ему нравилось работать руками, рубить, долбить, чувствовать, как хрустит материал, уступая могучим мускулам.

— Мне бы родиться на три века раньше, в героическом двадцатом, — говорил Керим, вздыхая. — Эх, на коне скакать, шашкой играя, лес корчевать в тайге, камни ворочать! В изнеженное время живем. Только в космосе и осталась работенка по плечу. Тут мы наломаем дров, правда, Герта? Мы наломаем, а Мир воспоет наши деяния. Воспоешь, Мир?

И, небрежно обняв прильнувшую жену, Керим скользнул в кладовку надевать скафандр. Помчался за семнадцать километров в ущелье Свинцовый блеск проверять замолкнувшую точку.

Герта прижалась лбом к стеклу, провожая его глазами. Она видела, как Керим удаляется длинными и плавными прыжками, словно скользит на невидимых лыжах. Вытянул ногу и ждет, ждет, ждет, когда же носок коснется твердого грунта. Впрочем, все так ходили на небесных телах с малой тяжестью.

Это было жестоко: Бросить голэс любимой В огненные потони, Зеланые глубины.

У каждого из четырех радистов был свой круг обязанностей. Керим занимался ремонтом, Герта держала связь с Землей и межпланетными ракетами. Четвертая радистка Юна — та, что любила поспать, — вела переговоры с людьми, работающими на Аризле и других спутниках Урана. Мир ведал кибами — кибернетическими машинами.

На Ариэле было немало киб. Одни строили ракетодромы, дороги и подземные дома, другие добывали руду, оыплавляли металл, ремонтировали ракеты, и все в назначенный час докладывали Миру о проделанной работе. Но самые важные кибы находились на Уране. Именно они должны были начать то грандиозное предприятие, которое Мир собирался воспеть в своей позме.

Проект «Коса Кроноса» — так называлось это предприятие.

На самом Ариэле трудились обычные кибы—тупые, уэкопрограммные машины, изъясняющиеся радиосигналами. На Уран же отправились кибы особенные, умеющие видоизменять программу, перестраивать и регулировать свое управление. Люди никогда еще не спускались на Уран, никогда не посещали его недра, неточно зна-71 и, какие там условия, поэтому их посланцы на Уране должны были иметь

/Г

некоторую свободу действий. И кибы на Уране могли даже описать обстановку человеческими словами, увидеть ее глазами машины. Для этого требовалась очень сложная схема, ее создавали многие. Мир делал только голоса, такие вещи умели делать в XXIII веке. И на одну из киб он поставил голос девушки... одной знакомой девушки... в общем той девушки, в честь которой он писал стихи на Ариэле:

Бросил голос любимой

В зеланые глубины.

С виду машина как машина — удлиненный снаряд в оболочке из жаростойкой вольфрам-керамики был установлен на стандартной атомной ракете. Люди нажали кнопку. Изрыгая пламя, в клубах беззвучных взрывов ракета унеслась а черное небо... А через несколько минут оттуда донесся глубокий и бархатистый голос девушки: «Угловатый силуэт на фоне частых звезд. Это Ариэль. Ракетодрома не вижу, он на дневной стороне, а передо мной ночная. Как бы бесформенный угольный мешок на фоне звезд. Он заметно съеживается. Скорость отставания у меня — четыре километра в секунду. Выключаю двигатель, начинаю свободно падать на Уран».

На Уран киба спланировала через сутки. Даже в телескопы Ариэля заме

чена была искорка в тот момент, когда ракета вошла в тучи.

Киба погрузилась в плотную атмосферу Урана. «Зеленый туман, серо-зе-леный туман, оливковый туман, — сообщала она.—Тучи из аммиачных льдинок. Ледяные метановые ветры. Температура минус двести, давление десять атмосфер... двадцать атмосфер... тридцать атмосфер... Внизу черный сумрак. Как бы тону в вечернем море».

Ядовитые полосы, Тучи черные, грозные, И ■ любимом голосе Слезы, слезы...

Впрочем, насчет слез Мир явно преувеличивал. Слез там не было и быть не могло. Монтируя голос кибы, Мир использовал магнитную запись радиоразговоров и пения на вечере самодеятельности. Поэтому голос был не жалобно-слезливый, а певучий или деловой. Иногда интонации приходились не к месту. О температуре киба сообщала, словно песню пела, но чаще она разговаривала тоном очень занятого секретаря, которому некогда выслушивать любезности в служебное время.

И подумать, что все это исходило от печатных блоков, плавающих в керосине! Керосин был удобен в трех отношениях: он мог служить резервным горючим для етомиого двигателя; в жидкости легко перемещались миниатюрные паучки-манипуляторы, умеющие

чинить и переключать провода; а самое главное, керосин можно было сжимать, чтобы уравнять давление с внешней средой. А давление возрастало с каждым часом.

Шестнадцать суток киба тонула, погружалась а черное ничто. Так глубока и так плотна была атмосфера Урана. На шестнадцатые сутки пришло сообщение: «Наконец-то я прозрела! Вижу тусклый бордовый свет внизу. Мягкий такой цвет, бархатно-вишневого оттенка. На Ариэле я видела платье такое у одной девушки».

31