Техника - молодёжи 1975-12, страница 49

приобрести необыкновенно редкие сорта роз.

— Ничего он не продаст. Так что проваливай, и побыстрей.

Пьер еще раз взглянул на виллу и, ничего не ответив, пошел к Алешине.

Тексье спиной чувствовал взгляд парня. Вот он скользнул по затылку, спустился по шее и остановился где-то чуть ниже левой лопатки. Тексье почти ощутил, как в его сердце впивается сталь. И от этого озноб стал еще сильнее. Пьер еле сдержал себя, чтобы не побежать к машине. И, только выехав на шоссе, он притормозил, не выключая двигателя, и закурил.

Неожиданно Тексье поймал себя на мысли, что он только что видел убийцу Версена, а может быть, и всех остальных... Однако, пока инспектор никак не мог связать в одну нить семь зверских убийств, виллу и ушедшего на покой математика, хотя что-то и подсказывало ему, что такая связь существует.

Как бы то ни было, но Пьер решил приехать на виллу ночью.

Когда инспектор подъехал к знакомому повороту с шоссе, было уже десять. Пьер поставил машину на обочине и пошел к вилле. Огибая каменную ограду высотой метра в три, Пьер увидел растущее рядом с ней высокое дерево. Взобравшись по нему до верхней кромки ограды, Тексье через мгновение был уже в парке.

Кругом стояла тишина. Казалось, вилла вымерла, только слабо мерцающее окно на втором этаже свидетельствовало о том, что в здании кто-то есть. Выходило оно на террасу, с которой спускалась в сад лестница.

Пьер поднялся по ней и заглянул в окно. Оказалось, что это не второй этаж, а антресоль большого зала.

Открыв окно, инспектор перебрался через подоконник, подкрался к перилам антресоли. Внизу, у противоположной стены, в кресле возле камина, сидел человек и курил сигару.

Справа от него на небольшом столике стоял старинный канделябр со свечами.

Пьер пристальнее вгляделся в профиль курившего: орлиный нос, густые седые волосы, жесткий, угловатый подбородок.

ВдРУ^г дверь в зал распахнулась, и на пороге показались трое здоровых парней.

Один из них, видимо старший, произнес:

— Все выполнено, как вы и приказали, хозяин.

— Ну и?.. — спросил сидевший глухим грудным голосом.

— Прикончили всех четверых. Семейка пробовала сопротивляться. Восьмилетний гаденыш даже вцепился мне в руку, но теперь и отец, и мать, и детишки уже успокоились.

— Вы их пометили?

— Конечно.

— Ладно, вскоре займетесь следующими А пока-

За спиной инспектора раздался истошный крик:

— Хозяин, здесь чужой!

Не успел Тексье обернуться, как сильный удар по голове бросил его на пол...

Очнувшись, он увидел себя сидящим в кресле напротив хозяина виллы. Еле повернув раскалывающуюся от боли голову, Пьер увидел за своей спиной четырех парней. Трое — те, что несколько минут назад вошли в зал, четвертый же был тот, которого Пьер видел днем у ворот виллы. Должно быть, этот детина и врезал ему там, наверху.

— Мы проверили ваши карманы, инспектор, — улыбнулся хозяин, заметив, что Тексье потянулся было за пистолетом. — Вы уж извините моих мальчиков, они не очень-то ласково обошлись с вами. Но в таких случаях не до вежливости. Примите эту таблетку. Голова через минуту пройдет. — И, увидев, что Пьер медлит, с улыбкой добавил: — Эх, молодой человек, если б я хотел от вас избавиться, то мог бы это сделать и несколько минут назад, когда вы были без сознания.

Тексье молча проглотил таблетку.

— Можете идти, — сказал хозяин виллы, обращаясь к парням.

— Но хозяин... — нерешительно возразил кто-то.

— Я сам знаю, что нужно, а что — нет. Если уж вам так хочется, можете постоять за дверью.

Когда, чеканя шаг, громилы ушли, хозяин участливо обратился к инспектору:

— Посидите спокойно минуту-другую и постарайтесь ни о чем не думать.

Тексье полузакрыл глаза и почувствовал, как головная боль действительно отступает.

Но слабость окутывала его все больше.

— Знаете ли вы, молодой человек, с кем пришлось вам иметь дело? — спросил хозяин виллы.

— Конечно, с Этьеном Ларе.

— А вы не зря получаете свои деньги. — Ларе беззвучно засмеялся. — Может быть, вы еще знаете и чем я занимаюсь?

— Я не понял еще, как вы уродуете человеческую психику. Но я понимаю, что вы создаете себе слуг-преступников. Как правильно написал Поль Версен, «суперменов и монстров», внушая им ненависть к человечеству и гуманности.

Ларе смотрел на огонь, выпуская

изо рта сизые струйки сигарного дыма.

— Похоже, Версен действительно узнал многое. Пришлось разделаться с ним. Кто знает, возможно, он бы кое-что понял, поговорив со мной. Но тогда надо было спешить, и другого выбора не было. А вот вы., вы еще послужите мне.

Пьер прекрасно понимал, что сейчас ему предоставляется, быть может единственная, возможность узнать все, и, изобразив заинтересованность, он проговорил:

— Я еще не знаю, кто вы, чем занимаетесь, а вы хотите, чтобы я пошел за вами....

— Раз уж вы волею случая попали ко мне, попробую убедить вас работать на наше великое дело. Поверьте, я бы очень хотел, чтобы вы сделали это добровольно. Если же не удастся убедить вас, придется применить мои методы...

Я люблю рассказывать о себе и о нашем великом деле. Неверно, это дань возрасту, но поделать я с этим ничего не могу, вы знаете, что наше великое дело началось задолго до войны. Италия, Германия, Испания... Там власть захватили наши люди. Здесь мы ожидали их прихода ради торжества наших идей.

Но нас было слишком мало.

Этим и были вызваны неудачи.

Вы вправе спросить, почему же нас было мало. Суть кроется в методах, которыми создавались, а вернее — формировались люди в то время. Что было в руках тогдашних идеологов? Только страх, словесное оболванивание да палочная дисциплина. Все это, конечно, неплохо для основной массы людей, не способных мыслить и не имеющих ничего за душой. Но ведь были и другие, и, к сожалению, их было гораздо больше, они мечтали о гуманизме, справедливости, равенстве...

И потому, что нам не удалось привлечь на свою сторону всех этих людей, мы не одержали окончательной победы. Однако это еще не самое страшное. В конце концов все можно начать снова теми же методами. Но наши неудачи во многих подорвали веру в силу нашей идеологии. Сами знаете — правы только сильные. Когда же мы проиграли, везде стали трубить, что фашизм порождает зверства...

— А разве не так?

Ларе покачал головой.

— Любая жестокость — только издержки при достижении великой цели. Да и потом, к кому они применялись, кто страдал от них? Только те, кто не понимал нас, кто не был с нами согласен, то есть к людям, не достойным того самого общества, которое мы хотели построить. Так должны ли мы переживать за них? Наше великое дело стоило таких жертв...

46