Техника - молодёжи 1989-02, страница 10

бований и различных предложений. Вышедшая из всяких привычных границ активность присутствующих стала выливаться в самые непредвиденные формы: одна из наиболее напористых участниц конференции публично предложила заменить председателя собственной персоной, после чего решительно направилась на сцену, в президиум, пытаясь буквально сместить его. Ситуация оказалась на грани скандала, и это напряжение вызвало разрядку. Сначала смех, а потом возмущение и призывы из зала к порядку. Накал страстей, шум, стремление высказаться во что бы то ии стало напоминало восточный базар. Но, может быть, то, что происходило в зале, и в самом деле было «базаром»? Шумные дебаты трехчасового собрания, на котором не был решен даже такой вопрос, как повестка дня, вдруг придал невольно всплывшим воспоминаниям о подобных мероприятиях застойных лет даже некоторый оттенок ностальгического чувства. Помните, как аккуратно, четко, быстро вс тогда делалось? К тому же деле, а-ы за время собрания могли вздремнуть, детектив почитать. Благодать... Но не будем спешить поставить на демократичной конференции клеймо «базар», закрыв глаза на открывшиеся проблемы. Наберемся мужества и признаем, что все выше описанное и есть не что иное, как явления демократии. Да, именно демократии, во всех противоречиях ее проявлений. Но если это так, то как связать наши долгие ожидания благословенных демократических свобод, без которых, как нам казалось, нашей стране не выйти из кризиса, с тем. что мы имеем здесь?

И все-таки эта связь есть. Связь между сегодняшними попытками демократизации общественной жизни и вчерашним днем, когда активность и инициатива пресекались, когда любая попытка объединения людей с целью решения той или иной проблемы расценивалась как правонарушение,— эта связь может показаться не очень очевидной, иу что ж, истина редко лежит на поверхности. Мы вышли из застойных лет, неся в своих душах всю тяжесть демократического бескультурья, так стоит ли удивляться, что попытки наладить реальное самоуправление реализуются чаще всего болезненно, неудачно, демонстрируя во всей полноте отсутствие даже навыков элементарной демократической культуры, когда люди, вступая в спор, ие умеют выслушать друг друга, понять мысль собеседника, связать ее с существом обсуждаемой проблемы, соотнести с собственной позицией, а уже затем искать формы разрешения противоречий.

Впрочем, разве могло быть иначе, если еще вчера эти же самые люди фактически были лишены права не только действовать, практически участвуя в решении проблем, но даже публично говорить о иих. А напряжение от необходимости многолетнего молчания и бездействия никуда ие исчезало, а лишь все сильнее и сильнее сжимало пружину общественного нетерпения, поджидая

своего часа, когда станет возможно наконец-то все сказать. Сказать, а точнее высказаться — это понятие приобретало в застойные времена самодовлеющее значение. «Высказать» — это означало и действие, и гражданский поступок, и цель, и мечту, и идеал, оттесняя на второй план значение такого понятия, как «действовать», «изменять», «преобразовывать».

Главное — сказать. Это и было продемонстрировано на конференции в НИИ ВЭФ, став одной из причин ее самороспуска. Мысль о том, что в данном случае при выборах совета трудового коллектива слово — не цель, а лишь средство,— эта мысль ие стала господствующей.

Конференция вообще обнажила противоречивое отношение людей к слову: с одной стороны, жажда, потребность в слове произносимом, с другой стороны — полное недоверие к слову напечатанному (в процессе работы конференции из зала в адрес президиума задавалось немало таких вопросов, которые были упреждены содержанием имеющейся на руках у делегатов документации).

И опять же, можно ли винить в этом только людей? Разве законы и инструкции, нарушаемые даже их авторами: масса бестолковой документации, нередко противоречащей друг другу,— разве все это не скомпрометировало смысл и ценность печатного слова? В результате неизбежные последствия, высказывания ради- высказываний, неоправданные вопросы. Все это съедало много времени и сил, настойчиво сбивая порядок проведения конференции, подрывая ее жизнеспособность.

Следующий вопрос конференции — техника выборов совета трудового коллектива — стал причиной вспышки очередной дискуссии, правда, в данном случае о роли и сущности СТК. Действительно, зачем нужен совет трудового коллектива? Для отстаивания и защиты интересов трудящихся от администрации? Или, может быть, для защиты трудящихся от самих трудящихся, когда СТК должен выступать арбитром в столкновении интересов одних отделов с другими? А может быть, ои должен представлять и отстаивать интересы института в его взаимоотношениях с другими организациями?

Любой из вариантов понимания сути СТК диктует и соответствующую логику его выборов. Если его назначение осуществлять контроль за разделом обще-ннститутского «пирога», то в таком случае он должен выбираться по принципу представительства от отделов: если же это орган, выражающий и реализующий интересы института в целом, то в таком случае выборы должны быть прямыми, при которых гарантия представительства отделов института в составе СТК снимается.

Обсуждение этого вопроса явилось кульминационным моментом конференции Ситуация осложнялась еще и тем, что к научно-исследовательскому институту ВЭФ недавно было присоединено

опытное производство этого объединения. Если логика производства требует такую связку — это ведь действительно две части одного целого — то решение социальных вопросов, как показала конференция, было связано с определенными противоречиями. Делегаты опытного производства, боясь, по всей видимости, что результаты прямых выборов не обеспечат им представительства в совете трудового коллектива, необходимого для отстаивания своих интересов, стали настойчиво предлагать выборы СТК по принципу представительства от подразделений института.

Мнения разделились, причем почти поровну. Потребовался тщательный подсчет голосов. Буря эмоций в зале сбила эту элементарную процедуру. Пришлось ее повторить. И вот наконец результаты оглашены: равновесие нарушено, и хоть с малым преимуществом, но победил принцип прямых выборов. Казалось, что вот, иаконец-то, после стольких усилий цель конференции будет достигнута — осталось только проголосовать. Но тут случилось непредвиденное: после оглашения результатов голосования делегаты от опытного производства, а также многие из тех, кто их поддержал, встали и направились к выходу из зала. Минутное смятение сменилось гулом неодобрения. Но это все равно не изменило ситуации — часть зала опустела.

Да, конференция вышла из собственного подчинения и иа этот раз, казалось, безвыходно. Как быть дальше?

Председатель предложил... подсчитать голоса оставшихся делегатов с целью определения ее дальнейшей правомочности. Честность и смелость этого решения ие оценить было нельзя! Другой иа его месте в такой ситуации бросился бы любой ценой спасать «честь мундира», в конце концов собственную честь председателя конференции, руководителя оргкомиссии. Какая уж тут демократия, когда дело пахнет большим скандалом! Тем более что накануне администрация института выразила свое сомнение по поводу ее необходимости и к тому же чуть не была лишена права голоса на конференции, что вполне могло служить основанием для упрека: вот видите, отняли руль правления у администрации и что из этого получилось? И все-таки, несмотря на создавшуюся угрозу, председатель принял подлинно демократическое решение. Начался подсчет голосов оставшихся делегатов. И вот объявляются результаты: для правомочности конференции ие хватило около трех (!) процентов голосов, и поэтому конференция распускается.

Уход делегатов опытного производства, решивший исход конференции, означал, что принцип ведомственного интереса победил. К сожалению, ведомственному мышлению непосильна диалектика общественной жизни, когда частные вопросы успешно могут решаться только на основе решения общих проблем.

Доказательство? Пожалуйста, кон-

7