Вокруг света 1963-01, страница 68

ДАРЫ МАНГРОВОГО ДЕРЕВА

ДВУХ

ШАГАХ ОТ

Некогда путешествия были полны опасностей В наше время не так много осталось нехоженых троп. Ныне путешествия опасны больше писателям: им угрожают тропы хоженые, пропасти пародий, чащобы штампов, где навеки вырезаны имена Ухудшан-екого и его шефа по чу-. жеземной экзотике Оста-па Бендера.

Рудольф Бершадский в книжке «В двух шагах от экватора» ¹ — это писатель в полном вооружении: свежесть восприятия, образность мышления_% сила словотворчества. Вот как выглядят у него «географические» сообщения.

«Дождь шел, правда, маленький, словно пар сгустился еще не настолько, чтобы признаться откровенно: да, я — дождь! Но вообще определить, в чем отличие воздуха от дождя в Донг-Бангё, я бы не взялся... То, чем ты дышишь тут, это вода, которую для приличия разбавили аптекарской дозой воздуха». И когда мы уже сами, задыхаясь, ловим ртом этот воздух, автор лукаво бросает: «Географы, конечно, объясняют все это проще... «Средняя влажность воздуха в Ханое... превышает 85 процентов, но не достигает 90 процентов».

Бершадский побывал во Вьетнаме недавно. В своих очерках он открывает нам причудливую и красочную страну, где хлебное дерево растет не напоказ, без табличек с латинскими надписями, а крестьяне переносят на голове легкие бамбуковые лодки. Но чтобы полюбить страну, нужно видеть не одну экзотику.

Мы смотрим на Вьетнам глазами своего земляка. Он живет как бы сразу в двух мирах, так неразлучна в путешествии его мысль с родиной. Воздушные мостики воспоминаний, ассоциаций, параллелей соединяют самое далекое. Нас изумляет торговля... змеями! Но мы узнаем душу художника в поставщике змей, когда он вскидывает в воздух отборные экземпляры, заставляя их играть на солнце. «Так охотник на Севере горделиво встряхивает самую красивую шкурку соболя или горностая...»

Но еще важнее другое. Когда находишься на расстоянии ^!/з окружности земного шара от дома, какое-то кровное чувство родины заставляет искать на чужбине не розное, а сходное, понятное без перевода. Главное в книге — человек. Народный Вьетнам еще только распрямляется, еще не исчезли телеги, джонки заменяют жилье, а конфеты — невиданная роскошь... Но люди уже

держатся не рабами, а хозяевами, в каждом — достоинство, ясная вера в завтра. И так естественно приходит на память рассказчику голодная, дерзающая, неунывающая Москва 20-х годов!.. И Вьетнам чувствуешь своим.

Облик народа складывается из метких зарисовок-миниатюр. Девчушка лег четырех прогоняет буйвола с рисового поля. Когда все кругом работают от зари до зари, трудолюбие впитывается с детства так же, как родной язык. Юношу партизана ночью укусила в ногу змея — он вырезает ножом пораженное место, как вырезают конуском гниль из яблока. Надо ли объяснять, почему такие люди победили? В каждой мелочи строящейся жизни — освобожденность, радостная энергия раскованного, воспрянувшего народа. У всего народа — хорошее настроение. Быть может, оттого так теплы встречи и разговоры рассказчика с самыми разными людьми.

Книга Бершадского — не записки туриста, а лирический дневник. Мы слышим живой голос человека, который вот сейчас, при нас, вспоминает о близких друзьях, увлекаясь, перескакивая с одного на другое, и мы вместе с ним ищем слово, радуемся находке.

Бершадский чувствует стихию языка, его живые корни: «След далеких времен... брусок благородного метал

ла, рубленный на рубли., скот, исчисляемый гривами, гривнами, гривенниками». Поэтому он смог донести и красоту чужого языка: «Донг-Данг — не звон колокольчика, а название станции — все во вьетнамском языке звенит и поет».

В свободную гибкую композицию книги естественно вливаются рисунки А. Житомирского. Это такие же зорко выхваченные зарисовки людей пейзажей, сценок. Они то соединяются с мыслью рассказчика, то звучат самостоятельной мелодией. Но они проникнуты тем же чувством, придают полноту и богатство красок созданному в книге образу народа, дополняют ощущение непринужденности и задушевности рассказа.

О принципе, по какому построена книга, лучше всего сказал сам Бершадский. «Память причудлива. Она простирается над виденным, как мангровое дерево, ветви которого кренятся ниже, ниже, пока не внедрятся, наконец, в топкую почву, окружающую ствол, и тут сами превращаются в новые стволы и дают жизнь новым отросткам Продираться сквозь это странное дерево — не поймешь: одноствольное или сто-ствольное, — надо как сквозь чащу.

...Но, может быть, как раз и надо хоть когда-нибудь дать памяти ветвиться свободно, а не гнать ее обязательно по кратчайшим расстояниям: от А до Б по прямой? Бог с ней, с геометрией; пусть мы не выиграем во времени, — может быть, мы выиграем в чем-нибудь другом?»

И мы действительно выиграли: мы увидели целую страну, увидели ее народ.

ЭДА КУЗЬМИНА

ЛЮБОВЬ И ТРЕВОГА

Читатель обеих книг, о которых пойдет речь, вступает вслед за авторами в гущу тропических лесов, встречается с племенами, само существование которых долго ставилось под сомнение. И здесь и там природа оборачивается к нему не только поразительным великолепием и роскошью красок, но и ошеломляющими опасностями. «Как взбесившаяся пружина», бьется громадная анаконда после выстрела, и даже падение извивающейся змеи в воду грозит гибелью неустойчивой лодке. Неслышными шагами бродит вокруг жилиш леопард-людоед. Широкой лентой движется армия муравьев, опустошая все на своем пути.

Правда, действие одной из книг происходит в Африке, в Конго, другой — в Южной Америке; и автор первой — «Восемь лет среди пигмеев» ¹ — американская художница Энн Патнем, вероятно, отнеслась бы к ботанику Николасу Гэппи, написавшему вторую книгу — «В стра-

I Изд-во «Советский писатель».

1 Издательство восточной литературы. Сокращенный перевод с английского В. М. Горячева.

не ваи-ваи Ь>, с таким же почтением, какое внушали ей ученые, посещавшие иногда их маленький лагерь: «В обществе этих высокообразованных людей мои познания казались мне ничего не стоящими».

Действительно, там, где она сама сплошь и рядом ограничивается восторженным описанием, Гэипи дает обстоятельную научную характеристику встреченного им дерева или цветка и сообщает такие подробности, заметить которые под силу только кропотливому наблюдателю: «Чуть выше стояло дерево из семейства бобовых с фиолетовыми цветками, оно непрерывно посыпало нас клочками листьев. Там орудовали листорезы— большие красные муравьи с резким запахом. Присмотревшись, я убедился, что они не стригут челюстями, как ножницами, а пилят лист одной челюстью, придерживая его другой. Выпилив кружок, муравьи, как на парашюте, спускались на нем вниз... Некоторых сносило в стоячую воду между камнями или в реку; тогда снизу, словно воздушные пу

1 Географгиз. Сокращенный перевод с английского Jl. J1. Жданова.

i>2