Вокруг света 1963-12, страница 60

Ничего больше не знаю. Ничего больше не чувствую, кроме полнейшего опустошения. Иссякают силы, иссякает воля к борьбе. Мотор продолжает выстукивать что-то азбукой Морзе, длинный, короткий... Похоже на прерывистый треск рвущейся простыни. Когда тишина больше секунды, у меня такое чувство, будто замирает сердце. Бензиновые насосы вышли из строя. Конец! Нет, мотор вновь начинает рокотать

Термометр на крыле показывает тридцать три градуса ниже нуля. Но я в поту с головы до ног. Пот течет у меня по лицу. Ну и свистопляска! Позже мне расскажут, что аккумулятор, оказывается, сорвался со своих стальных скоб и пробил потолок кабины. Мне расскажут также, что закраины обшивки крыльев оторвались, а отдельные тяги перетерлись и 'держались на волоске.

Не знаю, когда на меня найдет безразличие смертельной усталости и непреодолимая жажда покоя.

Что тут можно рассказать? Ничего. У меня болят плечи. Очень болят. Будто я весь день таскал за спиной тяжеленный рюкзак. Высовываюсь из кабины. Сквозь прозрачное зеленое пятно различаю совсем близкое дно, такое близкое, что видны даже небольшие выступы. Но ветер ударом ноги разбивает вдребезги рисунок на стекле.

После часа двадцати минут борьбы мне удалось подняться на триста ' метров. Чуть южнее я заметил на I море длинный след — как бы голубую реку. Я решил дать себя снести к этой реке. Здесь я не продвигаюсь вперед, хотя, правда, меня и

не сносит назад. Если бы удалось достичь русла этой реки, защищенной по каким-то причинам от ветра, возможно, я смог бы понемногу добраться до берега. И я даю себя сносить влево. Ветер как будто понемногу смиряется

Мне понадобился целый час, чтобы покрыть десять километров. Потом под прикрытием скал я продолжал спускаться к югу; теперь я пытаюсь набрать высоту, прежде чем взять курс над землей к аэродрому. Мне удается держаться на высоте трехсот метров. Погода все еще ужасна, но уже никакого сравнения с тем, что было. Кончено...

На посадочной полосе замечаю сто двадцать человек солдат. Их пригнали сюда ради меня, когда налетел циклон. Приземляюсь посреди них. Через час общих усилий самолет удается втянуть в ангар. Вылезаю из кабины. Ничего не говорю товарищам. Ужасно хочется спать. Медленно шевелю пальцами, они никак не отходят. В голове мелькает: еще не так давно мне было страшно. Страшно? Я наблюдал удивительнейшее зрелище. Какое зрелище? Не знаю. Небо было голубое, а море белое-белое. Я должен бы рассказать обо всем, что случилось, ведь я возвращаюсь из такого далека! Но я никак не могу ухватить всего происшедшего. «Представьте себе: море, белое... белое-белое... совсем белое...» Нагромождение эпитетов ничего не дает Этим лепетом ничего не расскажешь.

Ничего не расскажешь, потому что нечего и рассказывать В мыслях, которые сверлят тебе мозг, в этих натруженных плечах не кроется, по сути, никакой трагедии... Никакой трагедии не крылось и в конусе пи

ка Саламанки. Он был весь начи нен взрывчаткой, прямо пороховой погреб. Но если сказать об этом, товарищи засмеются. Я сам... проникся почтением к пику Саламанки И все. И никакой трагедии.

Никакой трагедии, ничего волнующего нет ни в чем, кроме человеческих взаимоотношений Возможно, завтра я и почувствую волнение, приукрашивая свое приключение, когда живой, разгуливающий здесь, по земле людей, буду представлять себя гибнущим в тайфуне. Я солгу, ибо того, кто руками и ногами отбивался от циклона, никогда не сравнить со счастливым человеком следующего дня. Тот был слишком занят.

Мои трофеи невелики, мое открытие тоже не бог весть что. Единственное, что я сделал, это попытался проверить, способен ли человек отличить видение подсознательного желания от решения сделать это тогда, когда сигналы от одной части тела к другой не передаются.

Вероятно, мне удалось бы разжалобить вас, расскажи я сказку о несправедливо обиженном ребенке. А я вас впутал в циклон и, навер ное, вряд ли взволновал. Точно так же смотрим мы в кино на бомбардировку людного города, погрузившись в мягкие кресла. Мы способны без ужаса смотреть на столбы дыма и пепла, которые медленно извергает в небо эта обращенная в вулкан земля. А ведь это плоть сожженных детей вместе с непосеянными семенами и веками копимым добром заволакивается в огромное черное об лако...

Очевидно, физическая трагедия волнует нас лишь тогда, когда мы постигаем ее духовный смысл.

Перевод с французского М. БЕЛЕНЬКОГО И Г. ВЕЛЛЕ

Maftuuio

Есть в Японии, на острове Хоккайдо, озеро под названием Акан. Рассказывая об это-м озере, японцы обязательно вставляют эпитет «таинственное». Как и большинство озер Японии, Акан вулканического происхождения. Расположено оно между горами О-Акан и Ме-Акан. Гора Ме-Акан — действующий вулкан. С вершины его открываются прекрасные виды.

Но знаменито озеро не только своей красотой. В нем растет редчайшая шарообразная водоросль, по-японски она называется «маримо». Японцы очень ценят ее. Ее именем названы железнодорожная станция, кафе, и даже идущий сюда поезд называется «Маримо».

О том, как попала в озеро редкая водоросль, местные жители рассказывают такую легенду.

В селении айнов жила бедная девушка — красавица Маримо. Она любила юношу, такого же бедняка, как и она сама. Уже готовилась в селе свадьба. Но Маримо приглянулась богатому самураю из замка на горе Акан. Он увез ее с собой. Бедная девушка не могла пережить разлуку с любимым. Красавица бросилась с крутого берега горы в озеро Акан и превратилась в зеленую водоросль.

Рассказ легенды сопровождается грустным нением:

Колышется тихо вода,

Дует печально ветерок над озером Акан,

А мысли мои лишь о Маримо.

Что в озере Акан.

О маримо, маримо, зеленое маримо...

Водоросль маримо «живет» на глубине озера и поднимается на поверхность только в ясный день. Предание говорит, что тот, кто увидит, как маримо всплывает на поверхность, — будет счастлив.

В Японии маримо встречается лишь в озере Акан. Ученые пытались акклиматизировать водоросль в других озерах, близких по температурному и химическому режиму к озеру Акан, однако растение там не прижилось.

В ботанике эта водоросль известна под названием «кладофора». Она отличается необычайным долголетием (до трехсот лет) и является редчайшим реликтом ледниковой эпохи. У нас в СССР растение, похожее на маримо, было обнаружено в Подмосковье в озере Заболотском, расположенном в пойме реки Сулоть (приток реки Дубны). Но в 1951 году озеро Заболот-ское в связи с осушением болот было спущено, а когда оно заполнилось вновь, кладофора в нем больше не появлялась. Одному из ученых посчастливилось обнаружить несколько подобных шаров, правда мелких, в озере Байкал.

Ю. ВАВИЛОВ, старший инженер «Главрыбвода»

Москва

54