Вокруг света 1967-04, страница 74

сегодня она больше не придет. Вставай, нам пора уходить.

Витторио встал, взял , ружье и подождал, пока Маддалена надела плащ, вышел в коридор и распахнул дверь. Он плотно прижимал ружье к телу, держа его стволом вниз; он зарядил его, сунул несколько патронов в карман и, слегка пригнувшись, зашагал между опунциями, но не к перевалу, а мимо неосвещенных хижин к площади, по которой колотил дождь, и Маддалена пошла за ним. Пыль перед церковью превратилась в грязь, они шагали по ней и не замеченные никем пересекли площадь. Витторио направился прямо к пристройке, в которой жил священник; он торопливо постучал в дверь, прислушался, постучал еще раз. Вышел священник, угрюмый, атлетически сложенный мужчина в рубашке без воротничка, распахнутой на груди, одной рукой поддерживая брюки: Витторио поднял его с постели. Священник узнал Маддалену, хотел что-то сказать, но Витторио втолкнул его в сени и сделал знак Маддалене следовать за ним. Когда на лестнице появилась экономка священника и окликнула: «Кто там?» — Витторио коротко ответил: «Друзья».

Они прошли в кабинет священника, зашторили окна, зажгли керосиновую лампу и молча уселись лицом друг к другу, и, наконец, священник узнал его.

— Витторио, — сказал он, — почему ты пришел ко мне среди ночи? Не мог дождаться утра?

— Мы хотим пожениться, — сказал Витторио. — Мы пришли, чтобы ты нас обвенчал, отец. У нас мало времени.

— Никогда ко мне не приходили с такой просьбой среди ночи. И я никогда не видел, чтобы кто-нибудь приносил на свою свадьбу ружье. Я гляжу, оно заряжено.

— Хорошо, — сказал Витторио. — Я положу ружье. Надеюсь, никто не возьмет его во время венчания. А что касается утра, отец, то утром я буду за тридевять земель отсюда. Я не могу прийти утром, и ты знаешь это, отец.

— Да, — сказал священник, — знаю. Но с такими ногами я вас в церковь не пущу, ваггрите их в сенях. А я переоденусь...

— Ты обвенчаешь нас? — спросил Витторио.

— А что мне остается делать?

Громадная тень священника покрывала всю стену. Витторио положил ружье на стул, вместе с Мадда-леной он поднялся по земляным ступенькам в церковь, и священник обвенчал их.

Потом они вернулись в его кабинет, где все еще горела керосиновая лампа. Священник пригласил их к столу, где стояли кофе и молоко, но Витторио уже держал в руке ружье.

И мимо опунций они вернулись к хижине, чтобы выпить горячего кофе с матерью его жены. И когда они вошли в дом, мать сказала: «Я сварила кофе».

Они присели на низкую скамейку под окном и пили из больших чашек кофе с молоком; Маддалена дала ему сигару, они сидели втроем и тихо беседовали. Они проговорили почти до рассвета, потом Витторио поднялся и сказал: «Не рассказывай всем, что мы поженились, Лучше не надо. Иногда лучше, когда^ людям не все известно». Он попрощался и с восходом солнца ушел в горы.

Дождь перестал, но кустарник был мокрым, и в русле рокотала вода, устремляясь с гор в долину; она текла до полудня, а потом русло снова обнажилось, стало сухим и белым, усыпанным блестящей галькой.

Витторио каждое утро «приходил к старой пинии, и каждый раз вино было вкуснее и сыр тоже, и хлеба было больше', и порой он даже находил мясо. Иногда он встречал под деревом Маддалену, свою жену, и она передавала ему последние новости. Однажды она рассказала, что карабинерам надоело в деревне и захотелось домой и они увеличили награду за его поимку до миллиона лир.

Но как-то утром она обнаружила корзину нераспакованной, нетронутыми лежали и бутылка вина, и хлеб, и все остальное. Витторио не спускался к пинии, и она долго ждала, но не дождалась: в это утро он не пришел. Она сменила еду и вернулась домой. Но и на другой день к корзине никто не прикоснулся. И еще два дня. И тогда Маддалена отправилась на поиски Витторио.

Вначале она поднялась в хижину Цапписа, но там его не было; осмотрела все известные ей укрытия, прошла все русло. Оставался грот, в котором они когда-то прятались от карабинеров. Она сразу увидела Витторио: он разметался на ветках, а рядом валялось заряженное ружье. Он смотрел на нее и не шевелился. Маддалена присела перед ним на колени, взяла за руку, вытерла его потный лоб и долго говорила, но лицо его было безучастным, и ни одно слово не сорвалось с губ. Он застонал, когда она попыталась приподнять и усадить его у стены. Она хотела дать ему вина, но он смотрел отсутствующими глазами, и тогда Маддалена поняла, что здесь, наверху, ей никогда не поставить его на ноги; что она не в силах ему помэчь здесь и даже, может быть, не в силах помочь вообще; что его нужно показать врачу и положить в больницу.

Маддалена оставила все, что она принесла, около Витторио; она поцеловала его и выбралась из грота. И вдруг побежала по руслу и, добежав до дороги, увидела дом дона Подду, увидела карабинеров на веранде и пошла медленно и нерешительно, ко не мимо дома, а по лестнице, прямо на веранду. Карабинеры засмеялись, и один спросил:

— С чем пришла, девушка?

— Витторио! — сказала она.

Потом Маддалена разыскала команданте, и тот дал ей расписку, подтверждающую ее право на награду. Маддалена спрятала расписку и пошла с пятью карабинерами к гроту, и они взяли Витторио.

Ока стояла у входа и смотрела, как два карабинера пролезли в грот, и, увидев их, Витторио поднял ружье и приставил вороненый ствол к своей груди. Но карабинеры выбили у него ружье, связали его, хотя он стонал, донесли до входа и вытащили наружу. И уже стоя на ногах, он увидел Маддалену; его взгляд равнодушно, без удивления скользнул по ней, словно они никогда раньше не виделись и она не была его женой. Но в этом мгновенном взгляде Маддалена уловила глубочайшее презрение. Карабинеры повели его к дому дона Подду. Если он падал, они стояли и курили, а потом рывком ставили на ноги и гнали дальше. Они привели его в небольшую тюрьму, втолкнули в душную, с желтыми стенами камеру, и Витторио свалился на нары, но не произнес ни слова. Они принесли ему поесть, но он не ел, он лежал на нарах, и, сколько они ни бились, он не ел и не говорил. Тогда карабинеры привезли из Нуоро врача, они ездили за ним на машине, он приехал и сделал Витторио операцию.

Витторио похудел, болезнь изнурила его, но врач вылечил его, снова поставил его на ноги, и Витторио снова стал есть и заговорил.

72,