Вокруг света 1968-02, страница 55

было, и пыль улеглась. Но канонада, вдали не умолкала, и было непонятно, кто же пробивается там, ведь танки бригады, кажется, — впереди всех. Канонада слышалась чуть в стороне от Белграда, а из Белграда доносились тяжелые взрывы, искрами на большую высоту разлеталось пламя, и мрачное красное зарево стояло над городом. Страшно было подумать, что творят сейчас фашисты там с жителями, которые считают последние оставшиеся до великого освобождения часы...

«Еще немного, еще немного осталось, — успокаивал себя Василий. — Сейчас подтянутся силы, и тогда...»

Тянуло к воспоминаниям в эту странную ночь, но каждый стыдился высказать ту нежность к родным и близким, какую будила, переполняя душу, память. Не хотелось ничего загадывать, каждый знал: для нашей армии впереди будет победа, а о себе лично гадать на завтрашний день не следует; верилось только, что завтрашний день будет не менее счаст* ливым, чем многие такие же из оставшихся за годы войны позади...

...Потом — может быть, через час, не больше — Василий снова проснулся и почувствовал, что мелкие камешки вдавились в правый бок и что сухая трава колет щеку.

Тишина ночного табора, если прислушаться к ней, состояла из множества звуков, полусонным вниманием Василий разложил тихое звучание ночи на множество составных частей. Ковырялся в траве какой-то жук, потревоженный движением Василия; рядом слышался храп мирно спящего человека, подальше — мерное дыхание другого. Еще дальше, слов не разобрать, — беседа, одна из множества задушевных солдатских бесед, какие ведут сейчас на привалах закадычные друзья вдоль всей линии фронта. Легкий ветерок погуливал, шурша сухими кукурузными стеблями. И в шуме ветерка то слабее, то громче ворочалось гуденье моторов, — не все танки безмолвствовали на отдыхе, танкисты испытывали, проверяли двигатели. Неподалеку низкий немолодой голос тянул медленную, заунывную песню, а издалека доносилась хоровая походная, с задорными переливами и припевами.

Канонада громыхала, то усиливаясь в шквал, то рассыпаясь. Шурша, словно гигантские птицы, проносились высоко над головой тяжелые снаряды, посланные фашистами из Белграда, — разрывы раздирали ночь вдали, в тылу. Василий подумал: «Почему враги бьют по дороге, которая ная4и уже пройдена?» Впрочем, не одна же только танковая бригада воспользовалась этой дорогой —где-то там, позади, стоят, отдыхая, или, может быть, все еще движутся, спеша сюда же, и механизированная пехота, и артиллерия, и мало ли что еще. Василию представилась гигантская сила наших армий, подступающих в эту ночь с трех сторон по всем дорогам и без дорог к Белграду. Море людей и техники, переливающееся через долины и горные перевалы, покрывающее их, стремящееся сюда!..

Сколько звуков кругом! Вот еще захлебывающиеся пулеметные говорки, все они впереди, по ним можно представить себе то незримое полукружие, каким обведен Белград в эту ночь, последнюю перед штурмом.

Два близких резких разрыва и мучительный крик раненого, быстро затихший, подняли Василия на ноги. И больше уже не пришлось прилечь. Мрачно-красное зарево пересекали выгнутые линии разноцветных ракет. Они чертили небо во всех направле

ниях. Дальнее пространство дрогнуло, затряслось от тяжелого взрыва — фашисты что-то взорвали в городе. Там, где должен быть центр, Василий увидел взметнувшийся столбом блеск, сразу же превратившийся в яркие языки, перед которыми поблекло однотонно-красное зарево. Еще два взрыва ухнули правее, и на фоне их слепящего света чётко вырисовался невысокий гребень горы, с силуэтом фабричной трубы и кубическими массивами зданий.

— Жгут город, сволочи! — громко сказал кто-то позади Василия. — Ну, завтра мы им покажем!..

~ Да уж тебе первому показывать придется! — задорно подтвердил другой голос.

И тут до сознания Василия дошло, что первый голос принадлежал командиру танкового взвода Петру Думнову, младшему лейтенанту, маленькому вихрастому пареньку-блондину, с которым Василий познакомился недавно, когда тот получал задание от командира бригады гвардии полковника Жукова.₍ Василий оглянулся и различил позади себя очертания танка, закрывшего звезды. Ну да, это Дум-нов — ведь Василий лег спать возле его машины.

Что делает он сейчас? О чем думает? И что может думать человек, которому завтра предстоит первым ворваться в город на головной машине? Впереди всех частей Красной Армии — первый, кто врежется в гущу врагов... Человек, который так легко, так радостно отнесся к приказу, в котором невысказанно, но ясно для всех окружающих подразумевалось: «Пойдешь на смерть ради других!»

Да, это было после того, как прозвучала команда «Отдых!». Петр Семенович Жуков, обходя заправленные, готовые к бою машины, подошел сюда, к машине Думнова.

— Задача первого батальона, — сказал Жуков,— зайти с юга на Баницкое поле, — гляди сюда, Дум-нов, — вот это поле, ясно?.. — Жуков ткнул карандашом в разложенный на броне танка план города, обвел широко расчерченную красную стрелку.

— Здесь, значит, товарищ гвардии полковник, исходная позиция будет? — спросил Думнов, склоняясь над планом.

— Да, Баница — исходная позиция. Отсюда мы пойдем дугообразно, рассекая пополам город — весь город, от Баницы до Дуная. Взрежем гитлеровскую группировку, как арбуз ножичком, на две половины. За нами — в самую мякоть, — раздвигая и закрепляя клин, пойдут саперы, пехота, артиллеристы, партизаны, словом, куча народу, но мы первые — понимаешь, первые, — раньше всех, от нас все зависит. Если не сумеем выйти к Дунаю через центр города — значит, на неделю дело законопатим, потому что враги единым фронтом окажутся против нас. Но мы сумеем, должны суметь, и речи нет о том, чтобы мы не сумели, ясно?

— Как не ясно, товарищ полковник? — усмехнулся Думнов. — Под Таманью еще обучались!

— Мы, то есть вся бригада, пойдем впереди. А тебе лично, тезка, задача особая. Если мы — ножичек, так ты будешь самым кончиком лезвия: идешь головным ударным взводом, у тебя шесть машин, твоя — первая, впереди всех. Туговато придется, но ты сегодня здорово себя показал, вижу, можно тебе доверить... Что скажешь?

Василий видел, как в ту минуту загорелись гордостью светлые глаза Думнова, как спокойное, загорелое его лицо заиграло в напрасно сдерживаемой улыбке.

— Хорошо... Вот это хорошо, товарищ гвардии, полковник* — азартно сказал он. — Не подведу