Вокруг света 1968-02, страница 76

Оказывается, Гитлер отдал приказ о начале агрессии, но через два часа напугался, занервничал и отменил его. Это вызвало страшные осложнения. Остановить запущенную машину оказалось не так-то просто. 57 дивизий уже вышли на исходные рубежи. Пришел в движение и весь диверсионный аппарат. При этом чуть не произошла осечка, которая могла выдать весь план провокации.

Кроме группы Науёкса, еще несколько таких же банд, переодетых «под поляков», должны были спровоцировать перестрелки на границе. Об этом говорят документы, найденные после войны.

В дневнике начальника генерального штаба Галь-дера есть запись от 17 августа: «Ка(нарис), Ги(ммлер), Ге(йдрих) должны поставить 150 комплектов польских мундиров и снаряжения, а также предметов обихода польского происхождения».

Полторы сотни полицейских, знающих польский язык, проходили специальный инструктаж в полицейском училище под Берлином.

22 августа эта группа была доставлена в Оппельн, а в ночь на 25-е переброшена к границе. Были выданы польские мундиры, винтовки и боевые патроны.

Когда Мюллер приказал дать отбой, одного из отрядов на месте не оказалось. Его командир перепутал телеграммы и повел своих людей выполнять операцию.

Успех провокации повис на волоске. Взбешенный шеф гестапо погнал связных вдогонку за не в меру ретивым отрядом. Диверсанты тем временем контрабандистскими тропками уже просочились на польскую территорию. Рассыпавшись в кустах вокруг таможенного поста Гогенлинде, «поляки» ждали последнего приказа, чтобы открыть огонь. Но тут из кустов появился запыхавшийся связной. Диверсантам удалось так же незаметно вернуться на свою базу.

Шли дни. Наконец 31 августа пришла долгожданная телеграмма: «БАБУШКА СКОНЧАЛАСЬ» — сигнал к началу действий.

Науёкс собрал своих людей для последнего инструктажа:

— Отправимся, как только стемнеет. Обе машины подъезжают вплотную к ограде. Мы из первой машины бежим в подъезд. Если понадобится, команда второй машины прикроет нас огнем. Помните, мы польские диверсанты. Если кого-нибудь поймают, не говорить ни слова. Расследование будет вести комиссия из Берлина, то есть наши люди. Дошло?

Вопросов не было. Науёкс отобрал у всех документы и запер их в сейф. Затем добавил:

— Да, вот что. Мы повезем труп. Не беспокойтесь. На эту роль никто из вас не намечен... А теперь идите одеваться.

Номера гостиницы превратились в театральную уборную. Исполнители первого акта самой кровавой трагедии XX века готовились к выходу на сцену. Из чемоданов они извлекли одежду, которую носили в то время в Польше: поношенные пиджаки, охотничьи куртки, брюки гольф и высокие сапоги. Организаторы продумали каждую мелочь. На платье и обуви можно было различить стертые фабричные марки польских фирм и магазинов. В карманы положили предметы заведомо польского происхождения: сигареты, билеты в кино, другие мелочи. И конечно, фальшивые документы. Науёкс проверил свой пистолет — тот самый, из которого будет сделан первый выстрел начинающейся войны.

В 19 часов восемь человек поодиночке вышли из отеля и расселись по «фольксвагенам». Начинало темнеть. На безлюдном участке дороги Науёкс остановил машину. Издалека доносился рокот моторов: танковые дивизии занимали исходные рубежи.

Без нескольких минут восемь два автомобиля подкатывают к зданию радиостанции, из них выскакивают восемь человек и исчезают в подъезде. Один из находившихся у передатчика техников, услышав шум на лестнице, открывает дверь, чтобы узнать, в чем дело, и тут же вскидывает руки вверх, увидев дула пяти пистолетов.

Диверсанты врываются в студию. Теперь все зависит от радиста Шмиттхеннера. Он лихорадочно начинает искать аварийный микрофон. Драгоценные минуты проходят, а он все возится с какими-то выключателями. Науёкс смотрит на большие часы над дверью студии. 20 часов 6 минут. Шмиттхеннер беспомощно разводит руками.

Гауптштурмфюрер посылает одного из диверсантов в подвал, где находятся захваченные техники. Насмерть перепуганный служащий станции дрожащими руками открывает стенной шкаф и вынимает аварийный микрофон. Теперь на авансцену выходит переводчик. Он зачитывает «польскую прокламацию», перемежая ее отдельными словами по-немецки, но с польским акцентом. Науёкс в это время несколько раз создавал звуковое оформление, стреляя в потолок.

Передача окончена, с минуты на минуту должна появиться полиция. У диверсантов остаются считанные минуты. Когда они пробегают через вестибюль, им в глаза бросается труп. Рослый блондин с испачканным кровью лицом.

Никто так никогда и не узнал, кто был первым убитым второй мировой войны, хотя после капитуляции Германии союзники настойчиво пытались выяснить это.

Может быть, некоторый свет может пролить найденный в концлагере Заксенхаузен рапорт, из которого следует, что 25» августа четверо заключенных были закованы в цепи и направлены в тюрьму гестапо в Бреслау. В середине сентября двое из них вернулись в лагерь. Пропали Гарри фон Барген из Гамбурга и Вальтер Шмаленбург из Вупперталя. Позже их родным были посланы извещения о смерти.

После войны Науёкса несколько раз допрашивав ли об этом покойнике, но он упорно отрицал какую бы то ни было связь с этим делом, утверждая, что «труп был сфабрикован Мюллером».

Когда поднятые по тревоге полицейские примчались к радиостанции, вся территория уже была оцеплена гестаповцами. Полицейские недоумевали, как гестапо умудрилось примчаться из города с такой быстротой. Ответ может быть только один: Мюллер не только предупредил полицей-президен-та Глейвица «не торопиться с акциями», но и послал заблаговременно на место своих людей.

Едва диверсанты возвратились в гостиницу, в номере Науёкса зазвонил телефон. Эсэсовец вытянулся и прорычал в трубку:

— Похороны бабушки состоялись, господин груп-пенфюрер.

— Слышал, слышал уже, — голос Гейдриха напоминал ворчание сытой овчарки. — Ну, как? Все сошло гладко?

— Наилучшим образом, господин группенфюрер.

Ночью диверсанты выехали в Берлин. Навстречу

74