Вокруг света 1968-05, страница 10
постью, запиравшей когда-то город. От нее остался лишь фасад. Но сколько благородства и мощи в этом великане! В десять вечера прожекторы округляют башни, населяют тайной провалы бойниц. Чьи там шаги наверху? Может, это спешит озабоченный судовладелец-арматор? Или обходит стражу губернатор-испанец? Или, может, негоцианты-фламандцы в нетерпении ждут тяжелый галеон с грузом драгоценной кошенили для окраски полотна? Или бургундский герцог ждет не дождется трехмачтовика с разрисованными и вышитыми парусами, который привезет на заре надменную кастильскую принцессу? Тогда на выложенную тяжелым камнем пристань ее выйдут встречать сеньоры, а из-за спин их будут выглядывать суетливые торговцы всякой снедью. Порт не создан для любованья: там царит беспорядок работы. Но этот порт особенный. Веками Антверпен вправлял устье Шельды в каменные берега своих пристаней, растягивая их на километры. Вот этот корабль привез лес из Норвегии. Тот — апельсины из Италии. Матросы, на одном рыжие, смуглые — на другом, смотрят друг на друга; корабли — куски родины, оторвавшиеся от берегов, а полоска воды между ними — граница, фан- ныи угольный кризис в стране на поверхности оборачивается языковым конфликтом. Я обернулся к городу. «Сейчас увижу, — говорил я себе, памятуя прочитанное в книгах, — набожных антверпенцев и добродетельных антверпенок». Но странно, в этом старинном квартале у порта антверпенцы почти поголовно выглядели холостяками. Они раздумчиво прогуливались поодиночке, заглядывая в окна первых этажей. Я двинулся за ними. В каждом окне была видна по пояс женщина на фоне большого натертого воском деревянного ларя и расписных тарелок. «Странный город, — подумал я. — Мужчины разглядывают здесь дам, как в портретной галерее». Я произнес всю эту долгую фразу, прежде чем понял, какая связь существует между женщинами в окнах и прогуливающимися мужчинами. Но, боже, как их неподвижные лица напоминали благопристойных брейгелевских хозяек, а вовсе не жриц любви! Город умудрился Брюгге стар. Так же, как рецепты его знаменитого пива. Так же, как его знаменитая готика. тастическая граница между странами, никогда не бывшими в соседстве. В стороне пылает факел нефтяной гавани, и ветер гонит жертвенный дым богине Нефти в сторону моря. — Любуетесь? — спросил меня человек, облокотившийся рядом о парапет. — А ведь нефть — наше разорение... Да-да. — Он ткнул пальцем на восток. — Там из-за нее закрывают шахты. А без шахт не будет Ваплонии — менапьенцы только того и ждут! «Менапьенцы»: я уже слышал это прозвище, которым ревностные валлоны окрестили фламандцев. Менапьенцы — варварское племя, некогда обитавшее на территории Фландрии. Я живо представил себе, как француз из Прованса обзывает, скажем, эльзасца остготом! И тут я вспомнил своего деятеля: в одной фразе антверпенского незнакомца содержался целый сгусток нынешних бельгийских проблем — как глубин- г Ч! mm rw rr ] иш п 1 UlST^I&t - яр НЬ 8 |
