Вокруг света 1968-10, страница 39

спирт. Чувствуют, что если сейчас и говорить, так только о деле, и ни о чем больше.

В ночь на две ^цать седьмое ноября пятеро немецких парней, сопровождаемых двумя проводниками-партизанами. докидают лагерь и уходят на Люблинец. С оассветом они уже сидят в тесной будке стрелочница ^АЛарии Столож и разрабатывают план на день.

Природа изменила лицо за одну ночь: пришла осень. Мокрый лист лепился к окну, воздух был полон рыхлого тумана, стало зябко. Постучали в дверь: вернулся Франек, муж Марии. Он пришел не один: «Доктор Майснер», — представил он высокого мужчину в дождевике.

Мужчина снял дождевик, и все увидели офицерский мундир с Железным крестом в петлице. Скрипнул ремень коричневой кожи, на бедре качнулся парабеллум.

«Думаю, мне не стоит объяснять, почему я хожу в таком наряде, — в голосе Майснера звучала уверенность, сдобренная хорошей порцией иронии. — Времени у меня мало. Вот план оружейного завода с указанием цеховых корпусов и бараков для военнопленных. Бараки в трех километрах от завода. Гостей присылайте к пяти утра — в это время, до половины шестого, комиссия принимает продукцию, и заключенных на территории нет. С Москвой свяжитесь срочно, но будьте крайне осторожны. Вас могут засечь сразу же, как выйдете в эфир, пеленгаторы здесь отличные». Пятеро кивнули. Да, с Москвой нужно связаться срочно, они это знают.

Установив рацию на крыше мельницы, что у одинокого хутора, Руди берется за ключ. За тысячу километров отсюда сидят те, кто к завтрашнему утру снарядит тяжелый бомбардировщик, после налета которого оружейный завод в Люблинце, прекратит свое существование. Забьются по бункерам зондер-команды, убегут в леса пленные: русские и поляки. А в трех километрах отсюда, в рубке прослушивания, сидит у экрана лысый штабс-фельдфебель, который засечет передачу и поднимет тревогу. Не успеет Руди закончить передачу, не сможет уйти далеко с тяжелой рацией и, срезанный очередью, упадет jfйцом в холодную росу травы. В том же лесу, у незнакомого ему польского города, вскинет руки и останется лежать Йозеф, ровесник и боевой товарищ Руди...

Мы разговаривали с Рихардом Гиптнером и слушали музыку. Вдруг из приемника полилась песня. Песня про двух московских ребят — Сережку и Витьку, которые «лежат в полях за Вислой сонной».

Нет в этой песне Малой Бронной и нет Моховой. Вместо них переводчик поставил Старый Базар и Церковную площадь, но сделал он это совсем не потому, что не ладилось у него с рифмой: поставь он на конец строки «Моховая-штрассе», он смог бы без труда найти подходящую рифму. В Москве нет ни Старого Базара, ни Церковной площади. Пусть нет, неважно это: для нашего уха так удобнее, для ума понятнее, для нас же самих эти двое ребят с московских улиц становятся близкими...

Но хочется мне, чтобы в этой песне были слова и о том, что мир помнит и Руди, и Йозефа — тех самых ребят, которые родились где-нибудь на Альт-маркт или Кирхплатц, а в роковые сороковые ходили по Москве и, наверное, заглядывали и на Малую Бронную, и на Моховую.

ХОЖДЕНИЕ ЗА ТРИДЕВЯТЬ ГАЛАКТИК

▼ со стр. 13

Перед Хачикяном лежит незаконченная рукопись. Понятно и без слов, что я оторвал его от работы. В такие, как сейчас, ясные дни, у аетрономов нет времени.- Ночью — наблюдения, днем — расчеты, анализ, осмысление. Поэт «единого слова ради» изводит «сотни тонн словесной руды». В астрономии ради одного факта подчас приходится просматривать сотни, тысячи фотопластинок, изводить кипы бумаги. В этих занятиях есть что-то от кропотливости бухгалтерского труда, который не терпит суеты и спешки. А Хачикян еще к тому же ученый секретарь обсерватории. Где он только выкраивает время?

Все же я решаюсь задать побочный вопрос:

— Итак, вы нашли «промежуточное звено» между галактиками и квазарами. И тем самым снснва подтвердилась правота теории вашего учителя В. А. Амбарцумяна. Но согласитесь, что, когда гипотеза дозвездного вещества и взрывных процессов была высказана впервые, она выглядела на редкость смело. Просто удивительно, насколько точно она оправдывается!

— А Виктор Амазаспович прежде всего долго думает над фактами, а уж потом предлагает гипотезы...

пик стал выше~.

В других обсерваториях мне бы довелось писать о других интересных работах. И о других плодотворных идеях других учителей, ибо в астрономии, к счастью, немало талантов. Но я побывал в Бю-ракане и те мог не оттенить своеобразие именно этой научной школы. В конце концов ни слова не сказать об идеях главы этой школы, о ее духе, преемственности поколений нельзя хотя бы по той причине, что без этого картина достижений ' мировой астрофизики была бы неполной, а упомянутые работы — случайно выхваченным фрагментом.

Но, говоря о преемственности, уместно дать ход вот какой мысли: коль скоро Метагалактика сейчас уже не «белое пятно», легче или трудней стала работа молодых астрономов? В несколько иной форме я задал этот вопрос В. А. Амбарцумяну.

— Вы спрашиваете, чем отличается современная научная молодежь в астрономии от молодежи днадца-тых-тридцатых годов? Прежде всего объемом знаний, необходимых для осуществления самостоятельных исследований. Сегодня этот исходный минимум во много раз больше вчерашнего. И по-прежнему необходима самостоятельность, я бы даже сказал, оригинальность мышления. Пусть эта оригинальность толкает молодых на спор с устоявшимися представлениями; вне этого прогресс науки немыслим.

— Виктор Амазаспович, новые открытия астрофизики, становление новых представлений о Метагалактике отразятся сколь-нибудь существенно на смежных науках, почувствуем ли мы их влияние непосредственно в жизни?

— Сейчас наступил такой период, когда астрономия начинает интенсивно обогащать физику новой, порой принципиально новой информацией: Это должно ускорить прогресс физики. Чем это конкретно обернется для всех нас. сказать пока трудно. Но что-нибудь весьма существенное обязательно последует.

...Сверхновые, ассоциации, ядра галактик, квазары приоткрыли дверь в ту великую лабораторию природы, где, видимо, совершаются наиболее могучие процессы превращения одних форм материи в другие. Древние не зря когда-то начали вглядываться в расположение звезд...

37