Вокруг света 1969-01, страница 25
НОЯБРЬ, 63. Все вышло так просто, что с меня до сих пор не сходит удивление — вчера я получил 1500 франков новыми за два своих рисунка в стиле Жана Кокто, которые я подписал его именем. Торговец ничего не спросил у меня. Правда, Кокто у меня выходит очень хорошо. Мне пришлось часто видеться с ним незадолго до его смерти. В один из приездов в Милли~ля Форе он показал мне большой холст Пикассо и спросил, нравится ли мне. Я ответил, что очень. Кокто заметил: «А вы знаете, ведь это я его написал. Пабло холст так понравился, что он подписал работу, — видите? И поставил дату». Кстати, я узнал, что после смерти Кокто этот холст начал путешествовать по аукционам — естественно, как картина Пикассо... Под рождество мне удалось сделать очень удачную пастель Ван-Донгена — срочная необходимость в деньгах. Основой мне послужила великолепно изданная монография. Я не стал делать точной копии работы, а написал вариацию одной из его картин («Портрет герцогини А.»). Затем я выбрал красивую рамку, вставил пастель и отнес ее к торговцу в предместье Сент-Оноре. Владелец галереи задал мне вопрос о происхождении портрета. Я рассказал, что он достался мне от тетки, дружившей по добрососедству с Ван-Донгенами, когда те жили в Монте-Карло. Торговец после некоторых колебаний предложил за нее три с половиной тысячи... ФЕВРАЛЬ, 64. На Лазурном берегу мне удалось сбыть еще одного Ван-Донгена (с той же легендой) и несколько рисунков Пикассо. Местные торговцы прекрасно знают, что Пикассо часто раздает рисунки знакомым нуждающимся испанцам, а поэтому покупают их без лишних расспросов... ЛОНДОН, МАРТ, 64. Сохранять долго в тайне свои занятия мне не удалось. Я сказал своей невесте Анне-Мари всю правду. Она была очень заинтригована, узнав, что я способен на такие вещи. Я объяснил ей, что, изготавливая чужие картины, следую примеру великих мастеров, которые оттачивали ремесло, копируя метров своего времени. И если у общества иные воззрения на денежную сторону моего бизнеса, то тем хуже для него. Сегодня я закончил своего первого «шагала». Помогла мне изумительная монография Франца Мейера с прекрасными репродукциями. Готовую акварель я предложил Джеку О'Хана, владельцу одного из крупнейших лондонских магазинов. Я сбавил цену, и он не стал требовать от меня свидетельства о подлинности. Это, как правило, фотокопия работы, на обороте которой стоит подпись родственника или признанного специалиста. Однако, забегая вперед, скажу, что очень часто у меня покупали работы и без подтверждения — настолько бесспорной была «рука». Тем не менее для удобства я решил изготовить набор печатей самых известных аукционов и факсимиле подписей ведущих экспертов. Это оказалось так просто, что я подумал — боже, что, если людей, подобных мне, окажется легион?.. МИЛАН, АПРЕЛЬ, 64. Рекомендательное письмо из Лондона открыло мне двери владельца одной из крупнейших частных коллекций. Слуга в ливрее ввел меня в салон, сплошь увешанный редкими работами Пикассо, Ки-рико, Моранди, Поллока и т. д. Я принес ему три рисунка тушью Пикассо, изготовленные накануне. Артуро Т., в роскошном халате, с вниманием рассматривает рисунки. Потом он зовет кого-то из маленькой гостиной, и, к моему величайшему изумлению, оттуда появляется Сапоне — портной и приятель Пабло Пикассо (который расплачивается с ним рисунками). С годами Сапоне сделался знатоком живописи своего клиента. Он тщательно разглядывает рисунки. Сердце у меня колотится с перебоями. Минуты вытягиваются в вечность. Наконец лицо Сапоне озаряется улыбкой, и он восклицает: «Манифико! Великолепно!» Артуро Т.. тут же выписывает мне чек на 3 миллиона 800 тысяч лир. НЬЮ-ЙОРК, МАЙ, 65. Мой знакомый по Лондону Бернар С. представил меня основным коллекционерам Манхэттена. Я поселился в большой квартире на Парк-авеню. В комнате рядом с кухней я оборудовал лабораторию, где, помимо инвентаря, у меня обширная библиотека: репродукции, биографии, каталоги, проектор для просмотра диапозитивов. Пополнилась и моя личная коллекция оригинальных вещей — теперь у меня есть работы Пикассо, Шагала, Гогена, Утрилло, Модильяни и даже один Ван-Гог, общей суммой на полмиллиона долларов. Квартира является одновременно демонстрационным залом основанной мною фирмы «Трианон корпорейшн». Я очень устал. Работать приходится в основном ночью, а днем мы принимаем клиентов. С женой у нас разработан нехитрый код, позволяющий беседовать при посторонних. Если я прошу жену: «Принеси, пожалуйста, из запасника рисунок Шага», она знает, что речь идет о моей работе. Если я произношу фамилию полностью — Шагал, Анна-Мари приносит подлинник. Засыпанный заказами (Нью-Йорк просто жаждет Шагала), я вынужден иногда писать между двумя визитами... Я встаю теперь в шесть утра и завариваю чай, но не на завтрак (по утрам я пью кофе), а для обработки бумаги: чай придает ей желтоватый оттенок давности. Пока бумага сохнет под ультрафиолетовой лампой, я просматриваю документацию и останавливаюсь, скажем, на акварели из его цирковой серии — она особенно ценится среди собирателей. Затем я набрасываю композицию и смешиваю краски. Надо быть очень точным, потому что акварель — деликатная техника, здесь нельзя ошибаться. В 11 часов, когда акварель готова, я мчусь к своему фотографу на Лексингтон-авеню, и он быстро изготавливает мне фотокопии. Возвращаюсь к себе и на обороте вывожу пером: «Рисунок является моей подлинной работой. Марк Шагал». Имитировать почерк я научился по монографии того же Франца Мейера. К семи вечера все готово. Я умываю руки, счищаю следы краски. Жду. Мой клиент пунктуален. Ровно в семь он у меня. В 7.20 он забирает работу и еще две акварели, сделанные на прошлой неделе, вручив мне чек на 13 тысяч долларов. Иду спать. СЕНТЯБРЬ, 66. Сегодня я убедился, что совершил непростительную ошибку. Некоторое время назад я продал четырех своих «шагалов» новому торговцу. Из осторожности он отправил в Париж, в галерею Петридеса, фотокопии свидетельств о подлинности. И вот сегодня он сообщил, что из Парижа пришел ответ: никаких следов выдачи 23 |
