Вокруг света 1969-01, страница 5

вое пятно. Жар теперь шел, казалось, со всех сторон. Налетающий ветер был тоже сухим и знойным, и Владимир впервые понял точность слова «суховей».

Самодельный тент — распоротый купол капронового парашюта — пузырился над головой, дергал стропы. Но здесь все было в порядке. Стропы накрепко привязаны к кустам верблюжьей колючки, а у нее корни что сваи...

Владимир откинулся на парашютный ранец и попытался подсчитать, сколько же времени прошло с тех пор, как он очутился в этой песчаной яме, кое-как прикрытой куполом парашюта. И незаметно опять впал в забытье.

«ВЫЖИВАНИЕ ЭКИПАЖА САМОЛЕТА ИЛИ КОСМИЧЕСКОГО КОРАБЛЯ, ПОТЕРПЕВШЕГО АВАРИЮ В ПУСТЫНЕ, ОПРЕДЕЛЯЕТСЯ ПРЕЖДЕ ВСЕГО ВОЗДЕЙСТВИЕМ НА ОРГАНИЗМ ЧЕЛОВЕКА КЛИМАТИЧЕСКИХ УСЛОВИЙ, НЕВОЗМОЖНОСТЬЮ ПОПОЛНИТЬ ЗАПАСЫ ВОДЫ И ПИЩИ, А ТАКЖЕ МАЛОЙ ВЕРОЯТНОСТЬЮ ВСТРЕЧИ С МЕСТНЫМ НАСЕЛЕНИЕМ».

Комнаты лаборатории — обычные учрежденческие кабинеты. Лишь в одном из них скупая обстановка немного разрежена: в прозрачном ящике плавает заспиртованная акула, да под стеклом лежит распотрошенный НАЗ — носимый аварийный запас летчиков. Сотрудники лаборатории — авиационные врачи. В институте лаборатория известна под названием «лаборатория выживания». Одна из ее практических задач — проверить способность человека выжить в любых условиях всех климатических зон Земли.

В клеенчатую лабораторную тетрадь занесены подлинные человеческие трагедии, случившиеся в разное время, на разных широтах. Записки помогают исследователям и экспериментаторам воссоздать как можно точнее послеаварийную обстановку, поведение пострадавших в критических ситуациях.

...Там, где самолет скользнул на поляну, зацепив плоскостью вершины деревьев, теперь была свалка. Гнилые таежные ели, падая и разваливаясь на куски, вспороли снег, выворотили болотные кочки. Самолет не был скороходом. При вынужденной посадке это как раз и спасло жизнь

экипажу. Три цепочки следов уходили с поляны в чащобу.

Через несколько дней изнурительного пути все трое поняли, что обречены. Каждый понял это в одиночку, но все вместе они еще пытались обманывать друг друга — аккуратно готовились к ночевкам, вместе ломали наст в поисках оледенелых ягод и, пока были патроны, выходили на охоту. В тот день, когда патроны кончились, наступила развязка... Двое пошли на охоту без пистолетов — со снежками в руках. Белые куропатки, суматошные и черноглазые, далеко облетали этих странных людей. Третий стоял у низкой березы. Береза его только и держала. Слезы льдыш-ками стыли в бороде и на почерневших щеках. Потом он навзничь опрокинулся в сугроб и больше не поднимался...

«ВСЕГДА ВОКРУГ ЕСТЬ ПИЩА И ВОДА. НАДО ТОЛЬКО ЗНАТЬ, ГДЕ ИХ ИСКАТЬ...»

— Эй, Владимир, ты жив? — Наверное, это Анатолий. Вот на тент падает его зыбкая тень. Но Владимир молчит: говорить не хочется, да и язык сух и скребет по нёбу словно наждак.

— Ты чего молчишь? — Лицо Анатолия совсем рядом. Голос его изменился, стал каким-то глухим, осипшим.

Он вползает под тент и устраивается на песке рядом. За последние сутки он здорово сдал. Владимир краем глаза видит запавшие щеки, синеву под глазами, рыжеватую щетину на подбородке. Конечно, сам-то он выглядит сейчас не лучше. «Красавчики... — шепчет он раздраженно, — герои-мученики...»

Песок колет иссушенную кожу, точно налетели полчища комаров и жалят, жалят... Но комары — это уж проверено! — прилетят попозже, когда наступят сумерки.

— Ого, у тебя еще вода осталась! — Анатолий трясет подобранную флягу и не скрывает зависти. — А я уже сухой...

Водой они не делятся. Об этом был договор заранее. И о воде стараются не говорить, хотя такого договора не было. Лучше держать при себе дальние воспоминания: родник с ледяной водой, от которой ломит зубы, или запотевший бокал с рислингом...

Лежа под тентом, Владимир видел небольшую площадку рыхлого песка и странный стебель — толстый, жилистый и сухой. Стебель кончался пухлым шаром,

л ходи ЛЕНИНСКОЙ эпохи

похожим на голову одуванчика. Под ветром он скрипел, и Владимир еще прошлой ночью собирался его обломать, но позабыл и заснул. Теперь стебель снова стонал, а потом возле него появились башмаки: подошел третий из экипажа — Алексей. Под тентом он все равно бы уже не поместился и поэтому, присев на корточки, остался снаружи.

— Ну как, выживаем? — спросил он, и рот его потянулся в смешливой гримасе. Ойкнув, он тотчас схватился за щеки и стал оттягивать кожу от скул. — У меня что-то кожи поубавилось, даже рот как на резинках...

«Да, воды маловато, — решил про себя Владимир, — так нам больше суток еще не выдержать...»

«ВОДА! У ТЕБЯ НЕТ НИ ВКУСА, НИ ЗАПАХА, ТЕБЯ НЕ ОПИШЕШЬ, ТОБОЙ НАСЛАЖДАЕШЬСЯ, НЕ ПОНИМАЯ, ЧТО ТЫ ТАКОЕ. ТЫ НЕ ПРОСТО НЕОБХОДИМА ДЛЯ ЖИЗНИ, ТЫ И ЕСТЬ ЖИЗНЬ. С ТОБОЙ ВО ВСЕМ СУЩЕСТВЕ РАЗЛИВАЕТСЯ БЛАЖЕНСТВО, КОТОРОЕ НЕ ОБЪЯСНИТЬ ТОЛЬКО НАШИМИ ПЯТЬЮ ЧУВСТВАМИ. ТЫ НАМ ВОЗВРАЩАЕШЬ СИЛЫ И СВОЙСТВА, НА КОТОРЫХ МЫ УЖЕ ПОСТАВИЛИ БЫЛО КРЕСТ».

— Да, воды маловато, — уже вслух повторил Владимир, и все трое, не сговариваясь, поглядели туда, где на высоком бархане стояла палатка. И сразу, будто поймав себя на стыдной слабости, отвернулись и заговорили о незначительных пустяках, совсем незначительных в окружении этих бесконечных обожженных пространств. Скоро и Алексей и Анатолий разбрелись по своим песчаным норам, и Владимир снова остался один.

В палатке на бархане была вода. Конечно, она тоже была горяча и отдавала кислым железом, но ее было много. Еще неизвестно, кому было бы труднее: настоящим летчикам, терпящим бедствие в пустыне, или вот им, экспериментаторам — авиационным врачам, вынужденным цедить по капле драгоценную влагу в ста метрах от канистр, полных до краев.

Глаза уже не ломило, да и жара вроде бы стала спадать. Вла