Вокруг света 1969-12, страница 48

желой. Шалауров спешил так, что проскочил даже мимо неизвестного ему острова. Это был один из Ляховских островов, которые тогда еще не назывались Ляховскими, потому что сам Ляхов добрался до них лишь через десять лет, в 1770 году.

Построенный «собственным коштом» галиот, видно, не был отличным судном, команда же Шалаурова состояла из «ссыльных и беглых», точь-в-точь как у Христофора Колумба, который в свое время набирал экипаж по тюрьмам и камерам смертников.

Они зазимовали у мыса Сексурдах (в 1828 году эту зимовку видел штурман Ильин, участник известной экспедиции Анжу). В следующем, 1761 году Шалауров упрямо двинулся на восток и снова застрял. На сей раз у Медвежьих островов. С трудом ему удалось ввести судно в устье Колымы. Неподалеку был Нижнеколымский острог, где находились казаки-поселенцы, начальство местных уездов и продовольственный склад. Но в припасах и провианте Шалаурову было отказано, и зимовка получилась очень тяжелой. Умерли три человека из команды. И умер Иван Бахов, многолетний друг, котором> «ведома была наука мореплавания».

Пришло лето 1762 года. После вскрытия льда Шалауров снова пошел на восток. Он дошел с гидрографической съемкой до Чаунской губы, описал ее, открыл и описал крупный остров Айон. Дальше за Шелагский мыс хода не было. Были льды.

На берегах Чаунской губы не растет лес, нет плавника. Скрепя сердце Шалауров вернулся в низовья Колымы на прежнюю зимовку.

Снова колымское начальство отказало ему в провианте. И команда сочла за лучшее бросить купца, который почему-то вовсе не занимался торговлей.

Оставив судно, Шалауров через всю Сибирь помчался в Москву и Петербург. И добился своего, упрямец. Указом Сената от 22 ноября 1763 года экспедиция была признана государственной. Шалаурову был выдан даже квадрант для определения местонахождения судна в море по светилам — редкий по тем временам навигационный инструмент. И купец превратился в географа, руководителя государственной экспедиции.

И снова тут же, не теряя ни дня времени, — через всю Азию на Колыму.

Летом 1764 года галиот Шалаурова опять отправился на восток и исчез без вести.

Мы работали в тот год на побережье Чаунской губы на восток к мысу Биллингса.

Обстоятельства стасовались так, что нам пришлось триста километров плыть на фанерной шлюпке с шестисильным мотором. Может быть, я и не особенно пытался изменить эти обстоятельства, потому что на пути был остров Шалаурова и мыс Шалаурова Изба, которых мы никогда не видели.

На острове Шалаурова, крохотном скалистом клочке суши, как выяснилось, жили сейчас люди. Здесь организовали ВПС — выносную полярную станцию, которая работает только во время навигации и служит чем-то вроде дополнительной вахты, запасного поста морской навигации.

Мне так и не удавалось установить, кто же назвал этот остров именем Шалаурова. Чукчам он был известен давно. Кстати, они рассказывали Федору Врангелю, что первым на острове поселился онки-лонский старшина Крехай, который бежал туда после битвы с чукчами, а потом ушел на остров, носящий ныне имя самого Врангеля. Но об этом чуть ниже.

Остров вынырнул из-под изгиба берега коричневым грозным обломком. С одной стороны он торчал

неприступной отвесной стеной, солнце заливало его верхушку, а на верхушке желтел балок из нового теса, и с невероятной ажурностью торчали на фоне вечернего неба радиомачты.

Мы подошли к берегу, где сбегает к морю зеленый лог. Тут мы и пристали, а шлюпку стало бить об остроугольные камни, так что срочно пришлось ее разгружать, чтобы вытащить на берег. Вначале нас было трое, потом прибежал пес по кличке Боцман и начал носиться по берегу, видно ошалев от непривычного обилия людей, потом сверху сбежал по тропинке радист Гешка Видмиденко, похожий в своей бороде на отощавшего от поста отшельника.

С вершины острова хорошо было видно нашу дальнейшую дорогу: отсвечивавшую краснотой губу Нольде, мыс доктора Кибера, а за губой шло марево равнинного берега, который, судя по карте, тянулся как раз до мыса Шалаурова Изба. Этот отмелый берег был хуже всего на нашем пути, и я сравнил его с мелями Нижнеколымской низменности, где приходилось раньше бывать, и подумал, что мели всю жизнь преследовали Шалаурова и как-то не довелось ему плавать мимо красивых айсбергов, крутых мысов, которым можно давать имена родных, близких или просто называть, как подскажет совесть и вкус.

В балке гудела печка, басил умформер передатчика, у которого сидел Видмиденко Гешка. В воздухе находилось несколько самолетов ледовой разведки, которые были очень далеко от берега и, видно, нервничали, поминутно запрашивая погоду. Мы лежали, разморенные теплом и мамонтовой дозой колбасного фарша с макаронами, дежурного блюда полярок.

Самолеты ледовой разведки просили погоду, басовитые морзянки судовых передатчиков просили ледовую обстановку, и я думал, каково-то было тут плыть на деревянном судне, одряхлевшем за четыре года тяжелой службы, а впереди был лед, неизвестность, неизвестные берега, и неоткуда было просить или ждать помощи, если начнешь погибать. Было это более двухсот лет назад.

Когда пришло время плыть дальше и мы спускались по зеленому склону острова к шлюпке, я увидел большие, вроде курганов, бугры, и уже издали было ясно, что это остатки жилищ легендарных он-килонов — морских людей, которые понаставили таких вот землянок по берегам Чукотки, а потом куда-то исчезли. Если подойти ближе к этим буграм, то увидишь обычно проваленную верхушку, а внутри стойки из окаменевших бревен и китовых костей и китовую лопатку, которой вместо доски закрывался ход через крышу.

Интересно было бы знать, жили ли эти люди здесь во времена Шалаурова, тогда они, несомненно, видели его судно, потому что их -жилье всегда располагается так, чтобы иметь лучший из возможных морской обзор. Но надо думать, этого мы так никогда и не узнаем, потому что они дневников не вели, а Шалауров в последние дни своей жизни тоже. А может, и вел, но он потерялся.

От острова Шалаурова до мыса Шалаурова Изба семьдесят километров морской дороги. Мы потратили на эти семьдесят километров четырнадцать дней, потому что началась полоса ледяных осенних штормов, когда северо-западный ветер несет с собой дождь, снежные хлопья, а в море можно соваться, только если у шлюпки есть хороший морской киль и есть чем закрыть ее от потоков забортной воды.

Здесь в Восточно-Сибирское море впадает большая река Пегтымель, во времена Шалаурова числившаяся под названием Веркон. Она-,то и образует эти гиб

46