Вокруг света 1976-06, страница 31

Ремни из сухих козьих шкур то и дело рвались, а ослы, едва их кончали навьючивать, считали своим долгом сбросить поклажу наземь. Утверждение «глуп как осел» абсолютно неверно. Я осмелюсь утверждать, что это едва ли не самое умное домашнее животное. Во всяком случае, ловкость, с какой они в одно мгновение скидывали со спины то, что в течение долгого времени размещали там женщины, служила прекрасным подтверждением этому.

Мы выступили. Ритм жизни разом изменился. Позади остался гул моторов, навязчивый треск ветвей, резкий свист ветра и шуршание гальки под шинами. Мы вновь окунулись в первозданный покой планеты. Бесценную тишь минерального мира лишь изредка прерывал звон насекомых, скрежет потревоженного камня да короткий гортанный клик караванщика. Слово «путешествие» обрело свой истинный благородный смысл. Войдя в размеренный ритм, мы постепенно стряхивали с себя европейскую спешку и нетерпение, заставляющие нас вечно мчаться к цели, достигнув которой мы тут же, без передышки, стремимся дальше. Здесь мы шагали по волнам каменистых холмов и высохших русел под высоким небом, вбирая в себя полными глотками жизнь.

Долгий путь странствий очищает душу. Кочевник, шествующий по пустыне, думает о своем или тихо напевает, перебирает воспоминания или предается мечтам. Кочевнику неведома густая скука пассажира, заключенного в купе поезда, кабину самолета или каюту парохода, над которым довлеет груз потерянного времени. Пеший странник не тревожится о призрачном будущем, он живет каждой минутой пути и привалов, растворяется в сущности бытия.

На второй день мы повстречали высокого туркана с широким улыбчивым лицом под шиньоном с воткнутым туда страусиным пером. Он сидел возле ограды из колючек и с легкой иронией глядел на нас, и во всем его облике была такая безмятежность... Похоже, это качество свойственно большинству кочевых народов, обитающих в пустыне, — и аравийским бедуинам, и адрарским маврам. Живя в окружении двух жен, стайки детей и сотни коз, щипавших сейчас едва заметные пучки припудренной пылью травы, туркана вел существование, не нарушаемое никакими воздействиями, кроме сил природы. Не то чтобы я завидовал ему — меня вовсе не привлекал отказ от тысячелетних завоеваний нашей цивилизации. Но способность к безмятежности — это качество мне бы хотелось иметь...

Эластично шагая, человек провожал нас почти полдня — просто так, за компанию (гости — редкость в здешних краях). Обменявшись поначалу с нами несколькими словами, которых ни мы, ни он не поняли, он потерял к разговору всякий интерес и просто был с нами рядом.

Тропа то и дело исчезала в песке или между камнями. Перед вечером мы перевалили через холмы светлого гнейса, ожидая, что с вершины нам откроется давно ожидаемая панорама озера Рудольф или хотя бы Рифт с рассыпанными вдоль него вулканами. Увы, обещанный «ад», к великому огорчению участников похода, был еще впереди. Мы спустились в глубокий овраг, забрались на следующий гребень и тут наконец пересекли контакт между древним цоколем Африки и лавами сравнительно недавних извержений. Контакт был явственно заметен: двигаясь к северу одним из бесчисленных ответвлений, мы вышли на песчаное ложе пересохшего ручья. Справа поднимались гранитные холмы, сверкая вкраплениями белого кварца и слюды, а слева высился почти вертикальный откос колоссального доисторического слоя лавы толщиной свыше ста метров. На вершине его громоздились более поздние обломки.