Вокруг света 1985-10, страница 14

Со смутным чувством разочарования я ступил на борт этого судна. Первое помещение, в котором мы оказались,— центральный пульт управления, откуда контролируется питание судна энергией, водой, откуда управляют работой всех механизмов. Обилие пультов, шкал, стрелок...

— Ну а теперь посмотрим цеха,— предложила Татьяна Максимовна.— Начнем с главного, производственного.

Мы проходим узкий коридор, облицованный светлым пластиком, и спускаемся в относительно просторное, светлое помещение. В лицо дохнуло сырым теплым воздухом. Основная часть помещения была занята шестью рядами ванн, возле каждой змеились шланги. Свет шел от ламп с потолка и из иллюминатора. Солнечные зайчики плавали по потолку.

Татьяна Максимовна остановилась возле небольшого сооружения: то была сложная система резервуаров из тонкого листового металла, лотков, желобочков.

— Здесь,— сказала Татьяна Максимовна,— инкубируем икру, получаем личинку, личинку помещаем в ванны. Там она дозревает до малька, откармливается и уже молодью выпускается в реку.

Я растерялся:

— Так просто?!

— Просто? — усмехнулась Татьяна Максимовна.

И рассказала, что на самом деле начинается все не с этих аппаратов. Сначала им завозят производителей— щуку, жереха, стерлядь, сазана. Их помещают в ванны. В каждой — свой температурный режим в зависимости от того, какая это рыба, каков ее возраст. И конечно, в зависимости от графика работ. Рыбоводы имеют возможность растягивать и сокращать по своей воле биологический процесс. Разумеется, в очень жестких рамках. Делается это для того, чтобы была определенная очередность в получении икры. В ваннах специально готовят рыбу, потом делают ей гипофизарные инъекции, и она начинает отдавать икру.

— А вы представляете, что значит заставить рыбу отдать икру? — вступает в разговор Кудрицын, как будто недовольный тем, как спокойно, почти буднично звучат объяснения Татьяны Максимовны.— В природе для того, чтобы выметать икру, рыба часто проходит сотни километров и мечет икру всегда в одном и том же месте при сочетании вполне определенных условий. А тут рыбу надо заставить делать это у нас, среди чужих для нее света, звуков, да еще после укола, в ванне. Сколько же нужно для нее в таких условиях такта, ласки, внимания! Ее уговорить надо...— с неожиданной для меня интонацией произносит последнюю фразу этот уже немолодой и, судя

по всему, не склонный к сентиментальности человек.

— Вообще-то работаем и на привозной икре,— замечает Татьяна Максимовна.— Стерляжью икру нам завозят с Волгоградского завода, а из Гурьева — икру шипа каспийского. Но думаю, не нужно объяснять, что лучше работать на икре, полученной у нас.

Надо было много слушать, спрашивать самому, наблюдать, чтобы хоть в общих чертах понять весь сложный процесс рождения жизни, смоделированный на заводе.

В аппаратах из икринок выклевываются личинки. Личинки всплывают и с проточной водой из желобков перебираются в накопители, а затем их помещают в ванны. На рыбу они еще не похожи, скорее напоминают запятую с жирной точкой. Питаются личинки за счет своего желточного мешочка, дыхание идет через сеть капилляров. А затем наступает один из самых ответственных для рыбоводов моментов — личинки переходят на жаберное дыхание и начинают захватывать пищу. Теперь это уже не личинки, а малек. В ваннах их подращивают до грамма и с таким весом выпускают в реку. Конечно, маловаты они еще. Им бы дорасти до трех-пяти граммов. Тогда меньше опасность, что молодь пойдет на корм хищникам. Но для этого нужно решить еще одну серьезнейшую проблему—создание садков, где молодь могла бы в безопасности добирать вес. Пробуются разные варианты.

Мы подходим к одной из ванн. В воде серыми тенями мечутся несколько тысяч юрких мальков.

— Присмотритесь, сейчас время кормления,— говорит Татьяна Максимовна.

С поверхности воды на дно медленно оседают крупинки корма; мальки, всплывая снизу, переворачиваются на спину и, вильнув хвостом, проходят под крошкой — корм исчезает.

— Кормим десять раз в сутки,— с методичностью лектора объясняет Татьяна Максимовна,— начиная с шести утра и кончая двенадцатью ночи. Режим питания и режим температур соблюдаются очень жестко. Любое, даже самое маленькое отклонение может обойтись дорого. Мелочей в нашей работе нет. Вот, например, подогрев воды. Казалось бы, что тут сложного? Но при подогреве образуются крохотные пузырьки, и личинка, заглатывая пузырек, гибнет. Значит, нужно было Срочно найти такой способ прогрева, который бы полностью исключал появление пузырьков. В сущности, сколько мы работаем, столько и идет борьба с такими мелочами. И не только с мелочами. Очень серьезным был вопрос, как создать условия для выращивания корма.

— Вы что же, и корма здесь сами выращиваете?

— А как же! Один из наших цехов занимается только этим.

Татьяна Максимовна вводит меня в небольшое помещение — мы словно попадаем в жаркий летний день. В глаза бросается высокий круглый аквариум, в котором колышется какая-то темно-коричневая масса.

— Здесь инкубируется артемия салина. Это такой рачок,— говорит Татьяна Максимовна.— Как выяснилось, отличный стартовый корм для малька. Живет этот рачок в алтайских озерах и в Сиваше, и потому необходимо было создать ему свой микроклимат: всегда поддерживается температура 27—28 градусов, а колбы наполнены соленой водой. Вот его яйца, взгляните,— Татьяна Максимовна протягивает мне горсточку мелкого коричневого песка.—.Для дальнейшего кормления малька выращиваем алигахета, или, как его еще называют, горшечного червя.

Она открывает другую дверь, и после горячего парного воздуха попадаем в сырой прохладный подпол. Татьяна Максимовна щелкает выключателем, лампы освещают помещение, заставленное полками. Они напоминают книжные стеллажи в библиотеке, но на полках не книги, а ящики с землей. Их около трехсот. Оказалось, здесь всегда температура около 20 градусов, всегда темно. Летом работают кондиционеры, зимой — калориферы. Червю тоже нужен свой микроклимат.

Татьяна Максимовна ставит ящик с землей на стол, включает над ним мощную лампу, отгребает верхний слой земли, и я вижу бледные, похожие на тонкие отростки растений, почти неподвижные волоски червя.

Переходя за Татьяной Максимовной из помещения в помещение, каждое со своим воздухом и светом, температурой, запахами, со своей творимой здесь жизнью, я постепенно начинаю осознавать, насколько жестко все, что делают здесь люди, подчинено логике живой природы. Возникает странное ощущение, что двигаемся мы внутри сложного живого организма. И ощущению этому не мешает вид клепаных, поблескивающих краской железных переборок судна, электрический свет, переплетение труб и шлангов; наоборот, странным образом подчеркивают его.

Поднявшись наверх, в чистую светлую лабораторию, с гордостью, почти с любованием, показывала мне Татьяна Максимовна стеклянную колбу с небольшой, сантиметров в пятнадцать, стерлядью. Ее выловили и принесли на завод рыбаки, а родилась она здесь, на заводе. Часа два назад при взгляде на эту рыбу я наверняка не испытал бы никаких особенных эмоций, сейчас же хорошо понимал гордость Татьяны Максимовны — река приняла и продолжила труд человека.

г. Куйбышев

12