Вокруг света 1992-12, страница 23

Вокруг света 1992-12, страница 23

hqm назарбековский. Видно, что обживались не одним поколением.

— Что будешь тут делать? — спросил Зурбек-Шо.

— Хочу посмотреть крепости Кала-и-Зангибор и Ратм.

— Кала-и-Зангибор в Хиссоре, полтора километра ниже Лянгара, а Ратм — три километра выше, ее издалека видно.

Мы уговорились, что я проживу у Зурбек-Шо несколько дней. Более удачное место для моей стоянки трудно подобрать — прямо над домом, на той стороне кипящей речки, располагались мазар и гранитные скалы с писаницами, относящимися к эпохе саков и кушан. Ведь здесь, окончив труднейший путь по высокогорьям Восточного Памира, древние купцы оставляли рисунки-пикто-граммы как благодарственные надписи. Так же поступали позднее и удачливые охотники. А еще позднее оставили надписи русские бойцы легендарного отряда полковника Ионова, спасшие в 1891 году ваханцев от афганцев и резни.

Осматривая Кала-и-Зангибор, я, к своему разочарованию, обнаружил, что та раннесредневековая крепость, находившаяся на скалистом гребне в центре кишлака Хиссор, разобрана до основания и превращена пограничниками в укрепрайон с противопулевыми стенками и дзотами. На попутной машине, везшей газовые баллоны по заставам и кишлакам, я добрался до крепости Ратм. Развалины ее, высящиеся на одиноком утесе, точно бастион, выдвинутый над головокружительной пропастью, на дне которой шумит река Памир, видны издалека и кажутся странно приземистыми на фоне огромных гор афганского берега.

Крепость Ратм запирает сверху долину Вахана, защищая подступы из узкого памирского каньона ,и не случайно в ней обнаружены в изобилии черепки еще кушанской эпохи. Однако сами стены замка сложены в средневековье, причем следы пожара, которые и сейчас хорошо видны, относятся, как говорят старожилы, едва ли не ко времени афганского нашествия. Голубыми глазами двух древних водоемов глядит крепость на редкие облака и тени великих гор, и, должно быть, призраки давних времен, точно живые, пробегают перед ними...

Тем большим сюрпризом было для меня то, что рассказал вечером веселый бородач Мулло:

— Над кишлаком Зонг, в нескольких километрах ниже Лянгара, есть пещеры; говорят, они такие глубокие, что под Пянджем идут на ту сторону.

— А там были археологи?

— Нет, они только крепости и рисунки смотрели, а в пещеры не поднимались.

До сих пор я обследовал только памятники по трассе шелкового пути, а те-iiepb загорёлся идеей подняться в горы.

На следующий день мы с Мулло вышли из дома с первым пением птиц и начали подъем. Отроги почти семитысячного массива пика Маркса над Лянга-ром и Зонтом сложены из мрамора — черные, белые, красные, желтоватые

мраморные скалы красиво выступают из осыпей, точно гигантские жаровни и бастионы. Длинные шлейфы осыпей круто спускаются со склонов, камни хрустят под ногами; присядешь на камушек возле кустика саксаула или терескена, удерживающего сползание щебня, отдышишься — и дальше. Наконец мы вползли на широкий дашт, безжизненную террасу где-то на высоте четырех тысяч метров. Здесь проходит лянгар-ский арык, и я приникаю к журчащей воде. Жалко, что в Вахане не растет дикая вишня, кислые плоды которой прекрасно утоляют жажду путника в безводных горах Шугнана.

— Пещеры выше, еще столько же, сколько прошли, — показывает на нагромождения скал Мулло.

В вязаной шапочке и туристских ботинках он похож на альпиниста. Лезем по камням, на которых то там, то здесь видны желто-зеленые подушки колючего акантолимона. Каждый шаг теперь дается с трудом, цепляешься за глыбы руками, чтобы не оступиться. Теперь мы уже выше уровня горных пастбищ, на которых с весны до осени нагуливает вес скот.

За четыре часа мы поднялись на высоту 4600 метров. Огромные коричневые скалы встают на фоне уходящего в небеса каменного гребня. Пещеры скрываются где-то среди хаоса исполинских глыб. Мулло отправляется на разведку, он лазает по скалам как кошка. Я медленно двигаюсь за ним, перепрыгивая с камня на камень, и вскоре слышу призывный крик.

Ба-а! Да здесь, кажется, целый пещерный город — сложенные из камня дома без крыш, скрытые под сенью скал, обложенные глыбами щели выходящих из недр вентиляционных колодцев, ограда, похожая на крепостную стену, а за ней крохотная райская долина — загон для скота, где зеленеют ковыль и гипчак, столь необычные для этих голых каменныхчгор. Над всем этим господствуют зловеще-резкие развалины сторожевой башни. Когда она была построена и для чего?

— Это «турф», убежище, куда скрывались жители Зонга от врагов, наверное, его построили в XVII-XVIII веках,— говорит Мулло — А вот и вход! — показывает он на темную дыру под скалами.

Лезем туда, зажигаем фонарик. Короткий ход приводит нас в узкий длинный зал с высоченным треугольным сводом, как в старинной горной выработке. Пол весь усыпан костями животных, попадаются и человеческие. В углу, на каменной приступке, жутко скалятся черепа. На высоте, где атмосферное давление на треть ниже нормы, восприятие притуплено. Однако при виде этой картины невольно становится не по себе, и спрашиваешь: что скрывается там, в темных недрах пещерных ходов?

Под ногами хрустели ребра и позвонки. В конце зала ход шел вниз и там двоился — один рукав уходил вглубь, другой вел в почти такой же зал: там на полу лежали куски недозрелого мумиё. В это время фонарь стал тускнеть, и опасение остаться в этих лабиринтах в кромешной тьме, кото

рая, точно камень, наваливается на грудь, стесняя дыхание, погнало нас к выходу. Жаль, что не смогли пройти дальше.

— Говорят, при афганцах сюда люди поднимались, скот весь поели, а воды у них не было...— рассказывает Мулло, помогая мне вылезти. — Тогда «лашкари кукан» — «ломающие

горы», так себя называли солдаты афганского эмира Абдуррахмана, вторглись сюда и ни старого, ли малого не пощадили, женщин в рабство забирали, жгли и грабили. Был такой Каршо, наш национальный герой, его могила в Ратме, — он хотел с афганцами сражаться, но они его предательски убили. Тогда Ионов с летучим отрядом из Оша пришел и афганцев выгнал.

Да, Памир почти единственная среднеазиатская территория, которая добровольно попросилась в русское подданство.

Мулло нужно спешить домой, а я хочу спуститься в огромный естественный амфитеатр полукилометром ниже, где возле голубого озерка виднеются развалины кишлака Дырч и средневековой крепости Абрешим-Кала (Шелковая крепость — интригующее название!). Мы расстались, и я начинаю спускаться по скалам, которые, точно ступени, все круче уходят вниз. Для тренированного скалолаза здесь нет, конечно, особых препятствий, но для новичка вроде меня... Стоит сделать неверное движение — и вниз лететь метров двести. Где-то уже ниже середины обрыва, с трудом, почти на руках добравшись до узенького карниза, я обнаруживаю, что по трещине, на которую рассчитывал, спуститься нельзя и что вниз на десятки метров идет отвесный утес. Сразу начала мешать сумка с фотоаппаратами. Я пытаюсь пройти по сужающемуся карнизу и перескочить на соседний выступ, однако это оказывается невозможным. Опираюсь на камень, он вдруг вывертывается из-под руки, и несколько мгновений я с похолодевшей спиной балансирую над пропастью. Дрожь в пальцах и глухое отчаяние усталости придали новые силы. Вжавшись в скалу, по маленьким выступам я вскарабкался на прежний свой путь и, обойдя поверху опасное место, продолжил спуск. Ниже обрыва пошла бесконечная осыпь. Иногда я принимался бежать по ней, чтобы скорее добраться до текущего внизу ручья. Наконец я, совершенно измотавшись, опускаюсь на колени к воде старого знакомого — лянгарского арыка, одного из тех творений человеческих рук, на которых держится жизнь в этих горах.

К вечеру на черное небо высыпали громадные памирские звезды, и Большая Медведица светила мне так же, как в глубокой древности сияла она ко-чевникам-сакам, освоившим это нагорье. Их курганы лежали там, где через века прошел Великий шелковый путь, соединяясь далеко на востоке с Млечным...

21