Юный Натуралист 1980-12, страница 44

43

АЕДОСТАВ

облюбовали доверчивые медлительно-спокой-ные гостьи. Тихий денек разгорелся на славу. Несколько стаек сидели на высоченных тополях, а большинство облепили ветки яблонь-дичков и ранеток, и без того гнущихся от обилия плодов. Птицы не спеша клевали отволглые на солнце красноватые шарики.

Я шел по улице медленно, стараясь не спугнуть кормящихся птиц. Ветки ранеток зависали прямо над тротуаром, и мне удалось подойти к свиристелям на расстояние вытянутой руки. Птицы эти невзрачные только издалека, а вблизи глаз не оторвешь. Красавы — так в иных местах называют этих птиц. Белесые грудка и брюшко свиристелей атласно гладки, столь же ухожен, аккуратен островерхий светлый хохолок. На пепельном фоне необычайно выразительны и ярко-красные вкрапины на крыльях, и светло-коричневое подхвостье, и угольная чернота, разлитая около глаз и клюва. Не от этой ли черноты свиристели выглядят чуть-чуть сердито и строго?

Не обращая на меня внимания, птицы склевывали мелкие ягоды яблони-сибирки. Склевывали и посвистывали — свир-рь-свир-рь. До чего же знакомые трели! Не такие ли и мы выводили в детстве на тополиных и ивовых свистульках? Помнится, чтобы трель была переливчатой, мы закладывали в свистульки горошины. Вот и свиристель, подумалось, добывает ягоды для своей песенки. Поиграет на одной, проглотит и тянется за другой.

Свиристели исчезли так же внезапно, как и появились. Пусто стало на улице. Куда, зачем откочевали хохлатые, ведь на кустах еще столько ягоды! Норвежские орнитологи в кочевьях свиристелей заметили странную особенность. Примерно один раз в десять лет часть чрезмерно расплодившихся свиристелей откочевывает далеко от своих северных гнездовий. Назад птицы не возвращаются и, очевидно, гибнут в пути. Загадка этих странствий до сих пор вызывает споры. Гипотез немало. Мне по душе собственная: кочуют свиристели в поисках чудо-ягод. Только не для сытного обеда, а для самой звонкой и веселой трели.

Ю. ЧЕРНОВ

Пословица наставляет: «Пока дед-мороз не наведет через речку мост, старуха-зима в чистом поле не разгуляется». И впрямь так. Фенологический паспорт зимы — ледостав. До него она только репетирует, примеряется. И только -после ледостава прописывается прочно до самой весны.

И вот хмурое, неприветливое предзимье. Около двух недель дождь, снег, непролазная слякоть. А сегодня вдруг, словно перед каким-то большим торжеством, в природе началось загадочное преображение. Еще с утра вразброс флотилией парусных кораблей скрылись за горизонтом рыхлые серо-пепельные облака. Высокое небо налилось светоносной лазурью. Ветер утих. А звенящий воздух все больше леденила обжигающая стужа.

С каждым часом мороз становился круче. К вечеру дотоле мокрое сухобылье стало ломким, хрупким, как стекло. Грязь на дорогах окаменела. Зеркально вспыхнул густеющий ледок на речных плесах. От уреза он заковывал тяжелую, словно ртуть, воду в прозрачный слюдяной панцирь. А дальше, к середине, ложился, пронизывал ее темно-синюю гладь хрустальными иглами.

В ночь, как бы вступая в решающую битву с морозом, река оделась в плотный туман. Однако противник был слишком лют. Всклу-бившуюся мглу тумана он превратил к полуночи в сыпучий иней. Будто задыхаясь от невыносимого холода, последняя живая вода ушла под лед. Отступила, да не сдалась. Единоборство еще продолжалось. Но если до сих пор оно развертывалось в глухом безмолвии, то теперь река и ее плесы наполнились звоном, треском, раскатистым грохотом.

Вот где-то под крутояром раздался звон колокольчика: длинь, длинь, длинь! И тотчас как бы неведомая тройка лошадей, заливаясь поддужными бубенцами, помчалась через весь плес, оставляя на льду извилистую трещину. Потом прямо посреди реки кто-то ударил в барабан: бум, бум! И тут же гулкая дробь покатилась к одному и другому берегам. А вслед за ней из-под ледяной брони хлынули ручьи непокорной воды.

Лес гудел. Казалось, его режут алмазами, бьют кувалдами. И в глухой предрассветный час сквозь грохот ледостава во владения, только что завоеванные дедом-морозом, невесть откуда со свистом, в обнимку с вьюгой-завирухой торопилась сама хозяйка-зима.

П. СТЕФАРОВ