Юный Натуралист 1981-01, страница 32

46

Чечетки быстро подобрали разбросанные по снегу зерна, вспорхнули на забор и, тихонько переговариваясь, обсуждали, видимо, нежданное появление таких шумных незваных гостей.

Я снова насыпал на ящик овса. Сойки невозмутимо дождались, когда я уйду, а другие птицы усядутся на ящик, и только потом слетели с черемухи и бросились разгонять моих пернатых друзей.

Опять весь завтрак оказался на снегу, снова сойки остались ни с чем и снова разозлились друг на друга. Так продолжалось долго. Я снова приносил овес, снова уходил. Я потакал разбойным птицам, совсем не подозревая, что уже назавтра мне придется расплачиваться за свою слабость.

Назавтра сойки заявились чуть свет и подняли под моими окнами крик и возню. Они гонялись за синицами и чечетками, кидались на снегирей, стараясь вывести их из терпения, и барабанили по моим рамам.

Я поспешил успокоить птиц, вынес завтрак, но на этот раз высыпать на ящик его не собирался. Теперь овес лежал сверху на снегу, и его можно было просто подобрать, так что любая рассудительная птица сделала бы это с большой охотой. Но только не сойки.

То ли им не хотелось утруждать себя размышлениями, то ли ссоры и драки вполне заменяли пищу, но только мои беспокойные гости сразу кинулись на снег и, крича и наступая друг на друга, устроили между собой настоящий бой.

Под лапами и крыльями дерущихся снег осел, перемешался с зерном, зерно опустилось ниже к земле, и теперь выискивать его в снегу пришлось бы с большим трудом.

Но трудиться сойки не желали. Не победив и не помирившись, они снова остались ни с чем и принялись гоняться за маленькими птицами, дразнить сорок и ворон и орать под моими окнами.

Пришлось мне срочно искать выход. Мои пернатые гости, по милости сварливых птиц, голодали уже второй день. Отыскивать затоптанное в снег зерно было не так просто, но даже это сойки не позволяли теперь никому делать — поле боя тоже должно было принадлежать только им.

Выход, кажется, найден. Я вынес сойкам по рыбине. Они набросились на угощение, схватили добычу и разлетелись в разные стороны.

Мир и тишина вроде бы снова вернулись к нашему дому. Чечетки, синицы, снегири, сороки и вороны спокойно позавтракали, а я позвал собаку и отправился в лес.

Там было тихо и просто, как в спокойном легком сне. Пес бежал впереди, посматривая на белые вершины деревьев. Лыжи неслышно ложились на белую дорогу, и снег опускался под ними молча и податливо.

Мы уже обошли заснеженный березняк,

поседевший от зимы осинник, впереди был густой лохматый ельник. Хотелось незаметно войти под широкие еловые лапы, поднять голову и между белыми-белыми сугробами на ветвях деревьев увидеть голубое небо первого дня зимы.

Но тишине не суждено было встретить меня в еловом лесу. Большой сугроб медленно пополз вниз с еловой ветки, задел по пути еще несколько сугробов, стронул их с места, и холодная колючая лавина снега упала мне на голову и плечи. А следом за ледяной лавиной с вершины дерева раздался громкий и злой смех птицы.

На еловой вершине вертелась и кричала сойка. Потом она закричала еще сильней и принялась прыгать с ветки на ветку, осыпая на меня новые холодные сугробы снега. А неподалеку от этой птицы бесновались еще две моих хороших знакомых.

Отделаться от соек мне не удалось. Они носились вокруг, орали, бросались на собаку, залетали вперед, закрывали мне дорогу, требуя и грозя карой, если я не соизволю тут же передать им все, что находилось у меня в карманах.

Я выворачивал карман, находил кусочки сухарей, которые всегда носил с собой для собаки, отдавал эти кусочки сойкам, но пристыдить или хотя бы успокоить их никак не смог. Теперь я был во власти этих птиц.

Каждое утро три пестрые сойки появлялись у меня под окном, разгоняли всех моих пернатых соседей, рассыпали и перемешивали со снегом зерно, мгновенно уничтожали любое количество рыбы и всегда ждали меня в лесу, чтобы носиться вокруг, обсыпать сугробами снега, требовать новых и новых подношений, и, конечно, отравляли мои лесные прогулки.

Как мог, я откупался от этих птиц, сожалел, что уступил им в самый первый раз, и невольно радовался, что не познакомился с этими диктаторами и горлопанами много раньше.

А. ОНЕГОВ

В СТАРИЦЕ

Наш петух с единственным, уцелевшим в жестоких битвах зеленым пером в хвосте еще не издал свой победный клич под оглушительное хлопанье крыльев, как мы с соседом Иваном Корниловичем, поеживаясь от утреннего холода, уже перебирались по шаткой лаве через Ягорбу. Хотя половодье спало, но, прыгая с мокрого бревна, я оскользнулся и черпанул голенищем холодной водицы. Пока перематывал портянку, Иван Корнилович скрылся в молодой зелени ивняка.

Бросился догонять по путаной тропке, сплетенной из лесных корней, а его и след простыл. Шел он ходко, торопился засветло глянуть на заветный стожок — не объели ли лоси.

— И-ван Кор-ни-ло-вич! — прокричал я раза три кряду, _{да и} двинул прямиком по старице к поименному лужку, где давешним _летом метали стог.

27

Неожиданно послышался какой-то плещущий звук: то ли осина затрепетала листвой, то ли дождь прошелестел по травам. Но ветра нет — тишина, и небо без тучки, чистое. Что за невидаль такая?

Шагнув с кочки прямо в ольшаник, я раздвинул неподатливые ветки, обдавшие лицо тяжелыми каплями. Сразу же открылась овальная лагунка, которая вся бурлила, как чугун с водой на горячей плите. Ошеломленный, я уставился на нее, ничего не понимая. Вдруг над поверхностью взметнулась серебряная полоска.

Рыба! Да не одна! Вода кипела под ударами рыбьих хвостов. У меня даже горло перехватило от волнения. Вот она, добыча. Было так мелко, что рыбешки не могли миновать моих жадных рук.

Я хватал их пригоршнями и прятал в карманы куртки, жалея, что не прихватил мешка побольше. Рыбки вырывались из пальцев, выскальзывали из карманов на землю, но я их поднимал с грязью и поспешно засовывал обратно.

Взбаламученная моими сапогами вода затянулась серой пеленой. Пока ил оседал, я нетерпеливо перебирал улов: попались щурята и налимчики. Как же они здесь оказались, бедолаги? Пожалуй, их родители выбрали тут укромную заводь для метания икры, а сами потом преспокойно уплыли. Брошенные на произвол судьбы детишки остались в лагунке, когда река ушла в свои берега. В таких впадинах по весне начинают купаться — вода тут быстро прогревается,— но затем они высыхают под горячим солнцем.

Озерцо уже успокоилось после моего вторжения, и в его прозрачности пролетали своими дорогами быстрые мальки. А я неуклюже стоял над ними весь в иле и слизи, в намокших карманах тяжело ворочалась полузадохшаяся рыба. Мальки были такие ловкие и смелые в движениях и совсем не понимали своей участи. На мгновение я представил, какие потом вырастут громадные и красивые рыбины, и мне стало жаль их.

Не выбирая дороги, стал я пробираться через кусты к Ягорбе. Выйдя на берег, присел у песчаной кромки на корточки и начал вынимать из карманов одну рыбку за другой, отправляя их в воду. Такой путь к лагуне и обратно я проделал не раз.

Когда последний щуренок стрельнул в глубь реки, на прощание вильнув хвостиком, время перевалило за полдень. Я поднял голову и неожиданно около своего лица заметил уже распустившийся цветок, в чашечке которого сверкала большая капля росы. Лепестки его с неудержимой силой тянулись к солнцу.

В. ЛЕБЕДЕВ