Юный Натуралист 1981-01, страница 31

44

Я был далеко от лисы. Гораздо ближе к ней были окуни, а не я. Что стоило этому быстрому, ловкому животному опередить меня и унести добычу?.. Конечно, лиса хорошо видела, где лежала рыба, но, вместо того чтобы тут же совершить набег, чего-то ждала.

«чрр-

ршэд

Я обошел все лунки и собрал всех окуней — улов был, как ни странно, на месте. Я направился к дому, но лиса по-прежнему сидела около берега и провожала меня глазами.

Чего она ждала? Может, просила прощения у меня, может, хотела заключить мир именно теперь, когда снег выдавал следы рыжего разбойника?

Я не сердился на лису, не собирался ее наказывать, я просто вспомнил, что иногда раскаяние и откровенное признание своей вины искупают многие проступки. И я ответил лисе самым что ни на есть дружеским жестом — я подошел к ней поближе и положил на снег горкой несколько окуней.

Лиса долго и терпеливо ждала, когда я отойду подальше, уйду с озера. И уже почти от своего дома я увидел, как моя новая знакомая направилась к угощению, как осторожно обошла горку замерзших рыб, как тщательно обнюхала со всех сторон моих окуней и только тогда неторопливо принялась за ужин. А потом лиса спокойно пересекла озеро и, не заглядывая к оставшимся лункам, удалилась в кусты.

На следующий день она ждала меня на озере с самого утра. Я снова ловил рыбу. Половину улова из каждой лунки нес своему прежнему воришке и шел дальше.

Вторую половину улова я оставлял для себя на льду до самого вечера на виду у лисы.

Лиса видела рыбу, но, наверное, считала ее теперь чужой и старалась не обращать на нее даже внимания.

КАПРИЗЫ ОЗОРНЫХ ГОСТЕЙ

Зима была где-то уже рядом. Иногда по ночам она совсем близко подходила к моему дому, но вдруг чего-то пугалась и отступала назад в еловый лог.

Утром я находил большие белые следы зимы. Они лежали по полю широкими пятнами снега. Но к полудню снег быстро таял, и я не успевал разобраться, с какой стороны подбиралась ко мне зима.

Но однажды она все-таки осмелела, стала настойчивей. Зима не ушла от моего крыльца даже с восходо.ч солнца и занесла дброгу к озеру, поленницу дров и птичью столовую, которую я устроил у себя под окном.

Большой и рыхлый сугроб уселся на ящик под черемухой и холодно и молча посматривал на испуганных чечеток. Те жались на заборе, о чем-то беспокойно переговаривались, спрыгивали на белую землю, крутились

27

около ящика, но забраться на сугроб, спрятавший их столовую, не решались.

Я уже собирался выйти на улицу, чтобы размести снег и положить на ящик завтрак птицам, но тут неожиданно увидел соек.

Три пестрые быстрые птицы одна за другой выскочили из-за дома и, не обращая внимания ни на кого, уселись на черемуху.

Все лето я искал знакомства с этими несговорчивыми сойками, старался задобрить их лакомствами и пригласить к себе в гости, но сварливые, крикливые птицы отвергали все знаки внимания, незаметно таскали у меня из кормушки вареную рыбу и сухари и появлялись передо мной только для того, чтобы тут же забраться высоко на дерево и оттуда обвинить меня во всех существующих и несуществующих грехах.

Я выслушивал вздорные, шумные обвинения неблагодарных птиц, по-прежнему не чувствовал за собой абсолютно никакой вины перед ними и продолжал надеяться, что близкие холода как-то заставят этих птиц более деликатно обращаться с человеком.

Холода пришли. Следом за ними поближе к моей кормушке перебралось почти все пернатое население окружающих мест, но сойки все так же презрительно посматривали на меня с еловых вершин и категорически отвергали любые предложения установить дружеские контакты.

Но как-то ночью упал снег, настоящий морозный снег. Он лег широко и глубоко, и заносчивым гордецам пришлось сдаться и прибыть ко мне с визитом, а одновременно

и с просьбой угостить их чем-нибудь. И сейчас три взъерошенные птицы сидели на белых ветвях, опустив хвосты и выставив вперед такие же, как летом, надменные самодовольные носы.

Мне хотелось верить, что сойки стали благоразумными, что любая неприязнь всегда может окончиться добрым миром, но одновременно мне казалось, что ни холод, ни занесенное снегом поле, ни скудное питание в морозном лесу все-таки не изменили характера этих взбалмошных птиц. И даже сейчас, когда голод привел соек к жилью человека, они совсем не собирались выпрашивать у меня лакомства.

Я высыпал на ящик кружку овса. Сойки даже не шевельнулись. Я ушел. К столику тут же подлетели чечетки, синицы, снегири, и только тогда три большие рыже-бело-голубые птицы взгромоздились на ящик и разогнали всех своих младших братьев.

Ящик был большим — его хватило бы сразу десятку ворон, но сойки не собирались делить кормушку даже друг с другом. С криками и угрозами они набросились на овес, раскидали его крыльями и лапами с ящика в снег, успев подхватить только по паре зерен, и лишь после горячей перепалки осмотрелись и обнаружили, что стол уже пуст.

Разыскивать зерна в снегу сойки просто не стали — наверное, такое занятие они считали ниже своего достоинства. Они снова забрались на черемуху, надулись на весь белый свет и снова высунули из распушившихся перьев свои наглые носы.