Костёр 1967-10, страница 13

нйя, и голова болела от напряжения, потому что я все время мысленно повторял правила ловли.

В общем, я стоял уже несколько часов, а ни черта не клевало!

Снасть была прекрасная, погода прекрасная, правила я помнил прекрасно, а ничего прекрасного не было!

Утром, когда я шел с дядей от костра к реке, вид у меня был отличный: хоть сейчас на обложку спортивного журнала! Я даже видел мысленно подпись на обложке: «Знаменитый нахлыстовик такой-то, обладатель мирового рекорда среди юношей в ловле форели нахлыстом, сезон 1937 года. Река Нива на Кольском полуострове». Портрет, конечно, цветной, во весь рост, я ослепительно улыбаюсь, на голове у меня шляпа с приспущенным накомарником, а в руках... вот в том-то и дело, что в руках у меня пока не было ничего, кроме удочки! Никакой форели! «Этакая шляпа в шляпе!» — подумал я про себя...

Я вдруг разозлился, с шумом выбрался на берег, бросил на камни свой нахлыст и с размаху плюхнулся на мшистую кочку.

— Нет тут никакой рыбы! — сказал я, чуть не плача. — Может, мушка не та?

Дядя посмотрел на меня с улыбкой. Он подошел и сел рядом.

— Все прекрасно! — сказал он. — Снасть у тебя отличная и мушка тоже.

Он взял мой нахлыст, бережно поднял его, смотал леску на катушку и прислонил нахлыст к камню так, что конец удилища торчал в воздухе.

— Никогда не обращайся грубо со снастью,— сказал он осуждающе.

— Но в чем же все-таки дело? — спросил я.

— Дело в том, — внушительно сказал дядя,— что ты должен сейчас кое-что позабыть...

— Что позабыть?

— Я сейчас объясню тебе это на примере, — сказал дядя. — Я прочту тебе притчу в стихах.

— Какую притчу?

— Сейчас поймешь: когда я прочту тебе притчу, ты сразу поймешь, что такое притча и что надо забыть...

Дядя оперся кулаком с зажатой в нем трубкой о колено, прищурился на облака—он всегда щурился, когда читал стихи — и начал:

КАК СОРОКОНОЖКА ХОДИТЬ РАЗУЧИЛАСЬ

— Пройдусь-ка перед сном немножко! — Промолвила Сороконожка,—

И — раз! два! три! четыре! пять!

Шесть! семь! и восемь!.. И так далей — Обула все свои сандалии И вышла из дому гулять.

Тут дядя опять раскурил трубку, затянулся и, хитро улыбнувшись, продолжал:

Заслышав шум ее шагов, Жук Скарабей сказал: — Минутку! Давайте с ней сыграем шутку! (Он шел в компании жуков.) И, поклонясь Сороконожке, Вперед он сделал три шага И прошептал: — Какие ножки! Походка у тебя легка! Но не пойму я — хоть убей! — Как двигаешь ты по дороге Свои бесчисленные ноги? — Спросил бедняжку Скарабей.

— Шагнешь ты первою ногою, А следом двигаешь какой: Второй, седьмой, сороковою Иль тридцать первою ногой? Вопрос смутил Сороконожку:

— Я... просто движусь понемножку! Своих шагов я не считаю,

Я просто так в пути мечтаю...

— Как!—возмутился Скарабей,— Приводишь ноги ты в движенье, Не зная правила сложенья? Возможно ль двигаться глупей! Должна ты знать, какой ногою Когда шагнуть — вот в чем вопрос! — Чтоб не шагнуть ногой другою

И в спешке не расквасить нос!

— Прости,— Взглянув на Скарабея, Сказала бедная, робея...

Но Скарабей сказал: — Учти, Что каждый шаг нам в жизни дорог И должно делать их с умом! А у тебя при всем при том Не две ноги, а целых сорок! А ну-ка, встань на ровном месте: Носочки врозь, а пятки вместе. Сочти все ноги и вздохни... Теперь попробуй-ка — шагни! Сороконожка чинно встала, В уме все ноги сосчитала, Потом хотела, как бывало, Шагнуть вперед... и вдруг упала!..

— Понял! Понял! — закричал я, но дядя нетерпеливо взмахнул рукой и сердито продолжал:

Привстав, она шагнула снова — И вновь упала бестолково! И все она, как ни старалась, На ровном месте спотыкалась...

2*

И