Костёр 1967-10, страница 16

НЕТЛЕННОЕ СЕРДЦЕ

Палатка наша стояла на высоком бугре, над изгибом реки.

— Веселое место, — сказал Порфирий, когда мы подошли к стоянке.

Костер наш давно молчал, зола была мокрой от дождя и угли потухли, и дядя сразу же послал меня с котелком по воду, а потом за дровами, а сами они с Порфирием о чем-то там разговаривали. Я понимал, что им нужно поговорить, может быть, даже побыть одним — я сразу понял, что Порфирий не простой человек,— и все-таки мне было обидно, что меня отослали.

Я собирал сухие дрова в небольшом распадке позади бугра. Здесь притулилась полуразрушенная избушка, без крыши, с развороченными стенами, а вокруг нее вся земля была черная, обгорелая, торчали из земли высокие обгорелые пни и целые сухие, подгоревшие снизу деревья с голыми сучьями, и повсюду — вокруг мертвой избушки, мертвых деревьев и пней — буйно рос на черной земле красавец иван-чай, высокий, пирамидальный, с темно-розовыми цветами на верху стебля.

Печальное было место — хотя иван-чай не был печальным — и тихое: шум реки сюда почти не доносился.

Я быстро набрал обгоревших палок и полешек, связал их веревкой, взвалил вязанку на плечи, прихватил еще правой рукой длинный сухой можжевеловый корень и полез вверх по склону.

Когда я вылез на бугор, я сразу же услышал монотонный шум реки и увидел, что наш костер уже дымится, в белом дымке над ним вспыхивают иногда язычки огня, а дядя с Порфирием стоят и разговаривают.

Я подошел к костру и сбросил наземь вязанку. Котелок уже кипел над огнем.

— Что это ты такой мрачный? Устал? — спросил дядя.

— Нет, — сказал я.

— Конечно, наработался дак, — просипел Порфирий.

— Ничего не наработался! — сказал я сердито и плюхнулся у костра на землю.

— Ну, ладно! — строго взглянул на меня дядя. — Принес вязанку дров...

— Мне тоже интересно, о чем вы тут говорите!— крикнул я.

— Мы еще толком и не начинали!—сказал дядя.— И секретов у нас от тебя нет!

— Знамо, нет!—улыбнулся Порфирий.

— Накрывай лучше на стол, — приказал дядя.

Я побежал в палатку и притащил все необ

ходимое— еду, чай для заварки и заветную дядину фляжку.

Столом нам служил большой плоский камень. Я расстелил клеенку, как скатерть, разложил на ней еду и поставил кружки.

— Посмотри, как я сервировал стол! — воскликнул я.

— Молодец! — глянул в мою сторону дядя. Он занимался ответственным делом: заваривал чай в маленьком жестяном чайничке. Дядя всегда возил с собой этот чайничек, заваривать чай дядя был мастер!

Настроение у нас было приподнятое, как всегда перед едой у костра, да еще когда к вам пожалует гость. Сидели мы красиво, что и говорить! Я хотел бы так сидеть всю жизнь, конечно, с перерывами.

Единственное, что нам мешало — это комары. Дождь давно кончился, комары где-то там под своими листиками обсохли, воспряли духом и заплясали над нами свой бесконечный танец.

Дядя между тем «колдовал»: он разлил крепкий дымящийся чай по кружкам, наложил сахару, добавил спирту из фляжки себе и Пор-фирию и поднял свою кружку. Мы с Порфирием тоже подняли кружки. А Чанг судорожно зевнул и проглотил слюну.

— За встречу! — сказал дядя.

— Будем здоровы! — проникновенно просипел Порфирий.

Я тоже сказал «будем здоровы!» и отхлебнул большой глоток.

— Да будет тебе известно, — проговорил дядя, закусывая, — что Порфирий мой самый старинный друг. Сколько воды утекло с тех пор, как мы с тобой познакомились, а?

— Порато воды! — улыбнулся Порфирий.— Много!

— А когда вы познакомились? — спросил я.

— В тысяча девятьсот седьмом году! — сказал дядя.

— Доннерветтер!—сказал я.

— Вот именно, что «доннерветтер»! — воскликнул дядя. — Порфирию тогда было столько же лет, сколько тебе — тринадцать!

— Двенадцать, — поправил Порфирий.

— Тем более! — крикнул дядя. — Ибо мужик ты уже был что надо! И топором владел, и сохой, и греб, как бог!

— А где вы познакомились? — спросил я.

— О, это особый разговор!

Дядя опять отхлебнул пуншу. И Порфирий отхлебнул.

— Сейчас я тебе расскажу, — весело продолжал дядя. — А ты ешь да слушай!

14