Вокруг света 1989-05, страница 53

ности работать с выдумкой, и для мыслей его о будущем.

Макет Архангельска тем и интересен, что возбуждает ум и память волнующими подробностями прошлого. Каждое здание в нем сделано наособицу, с той мерою подлинного искусства, которое уместно было бы и в современном индустриальном градостроительстве. Старое не следует бездумно копировать и возвеличивать, от этого мало проку, но и проходить мимо него, не ощутив пульса отечественной истории, ее творческого начала, не дрогнув душой от соприкосновения с прекрасным и поучительным,— глухота непозволительная...

Размышляя таким образом, я прошел вдоль подмостков, на которых покоился город, повернул назад и тут заметил Калашникова.

В свои семьдесят с гаком лет он был мало похож на хрестоматийного старца, каким почему-то рисовался в моем воображении. Лицо у Зосимы Петровича круглое, тугое, гладко выбритое; губы и глаза улыбчивые; сам он невысок, плотен, чуть грузноват; движения стремительные, порывистые. Деловито развернув сверток, Калашников извлек из него очередное строение, заботливо оглядел, примериваясь, куда поставить. Он явно торопился, ибо ожидал посетителей.

И посетители не замедлили явиться. Судя по акценту, одежде, манере держаться,— туристы из Прибалтики. Калашников взял в одну руку указку, другую по-дирйжерски вскинул вверх и вдруг быстро, покачивая ею в такт словам, заговорил:

— Архангельск — город моего детства, моей молодости и, смею думать, меня самого. В нем я прожил от нуля до витка сегодняшнего, а это кое-что значит... Начнем с южного конца города, с Михайло-Архангельского монастыря, имя которого вошло в название гррода. Прежде он был деревянным, стоял в другом месте, погиб от пожара. Потом отстроен в камне. По-разному жил монастырь в прежние столетия... Хоть и маленьким я был в первые годы Со ветской власти, а монахов запомнил. Это такие дядьки, будь здоров! Им бы только лес рубить, а они работать не захотели, семей не завели, а пошли грешить по белу свету. Отгородились монастырскими стенами — ели, пили, богу молились, потому и осердила их рабоче-крестьянская революция. Пришлось с ними бороться, и довольно круто... Что до меня, то я до десяти лет богу молился, не потому, что был верующим, а потому, что имел мать-богомолку: попробуй не пойди с нею в церковь. Отец же мой, вечный безбожник, все время на воде — плавал машинистом буксирных пароходов. От него ко мне £&ли пролетарские взгляды. Да и то сказать, отец был не только рабочим человеком, но и хорошим поэтом, выпустил книги «Радужная наковальня» и «Искры Затона», в 1934 го

ду принят в Союз писателей СССР, ездил делегатом на I Всесоюзный писательский съезд. Писал отец так: За дымным пологом я вижу синеву, За прозой линий корпусов

фабричных Я вижу не мираж, а счастье

наяву

И переливы радуг

безграничных...

Ну так вот, под воздействием отца я перестал молиться, стал пионером, потом комсомольцем. Церковь по-прежнему тянула назад, сопротивлялась, и потому я оказался среди тех, кто отринул бога и стал ломать его храмы. На субботниках при этом мы клятвенно пели: «Весь мир насилья мы разрушим до основанья, а затем — мы наш, мы новый мир построим; кто был ничем, тот станет всем!» Разрушили. Построили. Оглянулись. С дальнего-то расстояния все видится шире и предметней. Не надо быть упрямым, надо быть разумным и пытливым... Много времени утекло после тех субботников... Я получил среднее техническое образование, вступил в партию, стал энергетиком. За письменным столом ни одного дня не сидел, руководил прямым производством, а это — генераторы, трансформаторы, опоры, высокое напряжение... Наконец вышел на пенсию. И тут захотелось мне обернуться на прожитые годы, показать их людям помоложе меня, вернуть хоть что-то из ушедшего. Ведь моя биография — маленькая копия с большой истории. Начал с Троицкого кафедрального собора. Вон он стоит, в серединке! Теперь на его месте областной театр драмы имени Ломоносова находится. Да... Попросил я в магазине ящики из чешского картона — чем не строительный материал? Запасся клеем, красками и всем прочим. Делал все точно, по архивным чертежам, ну и конечно — по памяти. За собором пошли макеты домов, церквей. Так вот и до Михайло-Архан-гельского монастыря добрался...

Тут Калашников щелкнул выключателем, и в окнах города-малютки вспыхнули огни. Другим выключателем щелкнул и поплыли по залу колокольные звоны.

Все предусмотрел Зосима Петрович, ничего не упустил — изображение дополнил светом, звуком, живым, непричесанным рассказом. Где серьезен, а где и шутку ввернет, «случаем» попотчует. Возле Сурского подворья (ныне здание областного военкомата) вспомнил:

-- Одна милая старушка, увидев этот монастырь, прямо затрепетала. Показала на одно окно и говорит: «Здесь мне муж сделал предложение!» Я, конечно, понял, что передо мной бывшая монашенка, расспрашивать не стал, а про себя подумал: «Хорошо, что, делая макеты, я не пропускаю ни одного окна. Большая достоверность возникает из малой...»

Крепко засело в Калашникове желание «обернуться на прожитые го

ды...». Он не остановился на панораме старого Архангельска, насчитывающей ныне более 300 строений. Воссоздал знаменитый Соловецкий монастырь с его величавыми башнями и рвом, с крепостной стеной, сложенной из огромных валунов, покрытых разноцветными лишайниками (камни для макета собирали соловецкие школьники), с церквами, соборами, палатами, часовней, колокольней, мельницей, галереей, доком, причалом — такими, какими они были опять-таки в начале века.

Затем изладил макет Соломбалы. Название этого острова, одного из двенадцати, входящих в сорокакилометровую черту Архангельска, происходит от карельского слова «со-ленба», что означает болотистый, топкий остров. Но есть и другая, более затейливая его расшифровка: будто бы Петр Первый, ставя на воду свой первый северный корабль, устроил на острове-верфи бал, а чтобы гости, в том числе и заморские, не утонули в грязи, велел забросать его соломой. Ну и пошло — бал на соломе, соломенный бал, Соломбала... Корабельная сторона. Со временем к судостроительной славе острова прибавились машиностроительная (здесь действует единственный в стране завод по выпуску автолесовозов) и химическая (сульфатный завод). Макет Соломбалы Калашников передал в Дом культуры завода «Красная кузница», расположенный на «корабельной стороне».

Всего за девять с небольшим лет, в одиночку Калашников сумел сделать такое, что по силам разве что хорошо оснащенному творческому коллективу. Далеко не сразу привлек он внимание общественности к своим работам. Немало пришлось ему походить, покланяться. Не материальной помощи просил он, не личных благ жаждал, а всего лишь приюта, доброго отношения. И когда наконец получил их, был счастлив. Потому, что дождался широкого зрителя и восторженных отзывов: «Пора подумать об открытии музея истории города, основу которого составил бы макетный план, чудесно созданный 3. П. Калашниковым...» «Считаем, что горожане за огромный и бескорыстный труд во славу родного города должны присвоить 3. П. Калашникову звание почетного гражданина Архангельска...»

Увы, музей, о котором мечтают многие, пока не создан, существуют лишь разрозненные панорамы Калашникова, более 500 макетов. Однако за свой подвижнический труд Зосима Петрович отмечен недавно званием заслуженного работника культуры РСФСР.

Для меня теперь русский Север немыслим без макетного зодчества Зосимы Петровича Калашникова. Хорошо, если бы его пример вызвал к жизни другие исторические панорамы в других исторических центрах страны.

4*

51