Костёр 1969-12, страница 29

такие ватрушки с тертой картошкой. Уверяю тебя, они куда вкуснее, чем может показаться с моих слов. Вскоре Лина замесила пышное серо-желтое картофельное тесто в глиняном блюде, которое папа давно снял с головы. Ведь он вовсе не собирался расхаживать целый день, словно викинг. Как только папа немного отмылся, он отправился в поле косить рожь и за делом переждать, пока стряпают шаньги. Тут-то мама и выпустила Эмиля из столярки.

Эмиль слишком долго просидел взаперти и почувствовал, что не мешает размяться.

— Давай играть в «Сильный ветер», — сказал он маленькой Иде, и она тут же пустилась бежать. «Сильный ветер» — это такая игра, которую придумал сам Эмиль. Надо со всех ног бежать по кругу и возвращаться на то место, где началась игра; из кухни в сени, из сеней — в комнату, из комнаты — в кухню, из кухни снова в сени, и так все снова и снова, круг за кругом, чтобы только ветер свистел в ушах. Но бежать надо в разные стороны, и всякий раз, когда брат и сестра встречались, они тыкали друг дружке пальцем в живот и кричали: «Сильный ветер!» Игра потому так и называлась, и оба — Эмиль и Ида — веселились до упаду.

Но когда Эмиль на восемьдесят восьмом круге вбежал, как оглашенный, в кухню, он налетел на Лину, которая с глиняным блюдом в руках как раз подходила к плите, чтобы наконец-то поставить в печь шаньги. Эмилю захотелось развеселить Лину: он ткнул ей пальцем в живот и закричал: «Сильный ветер!» Вот этого-то делать и не следовало! Он же знал, как Лина боится щекотки.

— И-и-и! . . — закатилась Лина, изогнувшись, точно дождевой червяк. И, представь себе, вот ужас-то, блюдо выскользнуло у нее из рук. Как это произошло, никто не знает. Одно известно: все картофельное тесто угодило в лицо папе: злой от голода, он как раз в этот миг переступил порог кухни.

— Бульк,— только и вымолвил папа. Да попробуй сказать еще что-нибудь, когда весь залеплен картофельным тестом.

Эмиль и пикнуть не успел, как мама схватила его за руку и опрометью бросилась вместе с ним в столярку. За спиной Эмиль услышал папин крик. Он разносился по всей Лённеберге.

ставлял он себе юбилей по случаю сотого деревянного старичка. Он пришелся на субботний вечер, а как же ему пригласить в столярку Альфреда, если у того по субботним вечерам совсем другие дела? Альфред сидел на крылечке людской, болтал с Линой, играл ей на гармошке, и, право слово, не было у него времени ходить в гости.

Эмиль бросил в сторону резак. Он остался один, совсем один, даже без Альфреда, и чем больше он думал о том, как несправедливо с ним обошлись, тем пуще злился. Где это видано — сидеть в одной рубашонке всю бесконечную субботу и не успеть даже натянуть штаны из-за того, что то и дело надо бежать в столярку. Видать, эти катхультовцы хотят навсегда запереть его б столярке, ну, так они еще узнают!

Эмиль саданул кулачком по верстаку, и тот заскрипел Вот вам, получайте! В этот миг Эмиль принял страшное решение. Он останется в столярке до конца дней своих В одной рубашонке и картузике, одинокий и всеми покинутый, он будет сидеть там до самой смерти.

«Теперь-то они обрадуются, и мне не придется попусту бегать взад-вперед, — поду,мал он. — Но и они пусть не суются ко мне в столярку, нет уж! Понадобится папе постругать доски, а негде. Впрочем, это к лучшему, а не то он еще оттяпает себе пальцы. Не знаю никого другого, кому выпало бы столько несчастий за один день!»

Когда совсем стемнело, пришла мама и отодвинула наружный засов на двери столярки. Потянув дверь на себя, она поняла, что та заперта изнутри. Мама ласково позвала:

— Эмиль, миленький, не бойся, папа уже лег спать. Выходи.

Но в ответ из столярки донеслось жуткое:

— Ха!

— Почему ты говоришь «ха»? — удивилась мама. — Отопри дверь и выходи, миленький Эмиль!

— Я никогда отсюда не выйду, — замогильным голосом ответил Эмиль. — Суньтесь только, стрелять буду!

Тут мама увидела, что ее мальчуган стоит у окна столярки с ружьем в руках. Вначале она не верила, что он грозится всерьез. А когда, наконец, поняла, что он не шутит, с плачем бросилась в дом и разбудила папу.

Эмиль сидел на чурбане и вырезал своего сотого деревянного старичка, но настроение у него было вовсе не праздничное, совсем наоборот! Он был зол, как ядовитый муравей. Нет, уж это слишком — сидеть в столярке по три раза в день, и к тому же несправедливо.

— Виноват я, что ли! Папа сам все время попадается под руку, — бурчал он.

Не думай только, что Эмиль не любил папу или папа не любил Эмиля. Они очень любили друг друга. Но и люди, которые любят друг друга, могут иногда ссориться.

Суббота 28 июля подходила к концу. Сидя в столярке, Эмиль злился все больше и больше. Вовсе не так пред-

— Эмиль сидит в столярке и не хочет выходить, всхлипывала она. — Что будем делать?

Маленькая Ида тоже проснулась и заревела. И вместе — папа с мамой и маленькая Ида побежали в столярку. Альфред и Лина тоже пошли вместе с ними. Надо же было всем сообща уговорить Эмиля выйти из столярки.

Поначалу папа действовал решительно:

— Да чего там, выйдешь сам, как проголодаешься! — закричал он.

— Ха!—только и ответил снова Эмиль.

Папе было невдомек, что хранилось у Эмиля в банке

27