Костёр 1969-12, страница 34

— Сколько можно ходить за водой? — пробурчал он.— Дело-то не терпит.

Эмиль недолго раздумывал. Он быстрехонько схватил супницу с остатками черничного супа и выплеснул их прямо в лицо фру Петрель. Хочешь верь, хочешь не верь, это сразу помогло.

— Буль-буль...—фру Петрель очнулась и мгновенно вскочила на ноги.

Вот как хорошо варить вдоволь черничного супа, чтобы его хватило и на несчастный случай!

— Я ее уже вылечил, — похвастался Эмиль, когда его мама и папа примчались, наконец, из кухни.

Но папа сумрачно посмотрел на него и сказал:

— А я знаю, что кто-то будет лечиться в столярке, как только мы вернемся домой.

У фру Петрель все еще кружилась голова, и лицо у нее было такое же синее, как у Эмиля. Но мама Эмиля, проворная хозяйка, тотчас уложила ее на диван и схватила щетку.

— Надобно навести порядок, — сказала она и принялась орудовать щеткой: сначала она отмыла фру Петрель, потом Эмиля и напоследок пол на веранде. Вскоре нигде не осталось никаких следов, кроме маленького синего пятнышка за ухом Эмиля. Потом мама вымела осколки стекла, а папа побежал к стекольщику за новым стеклом, которое он мигом вставил вместо разбитого. Эмиль хотел было ему помочь, но отец даже близко не подпустил его к оконной раме.

— Отойди отсюда! — прошипел он. — Сгинь с моих глаз и не возвращайся до самого отъезда!

Эмиль был не против того, чтоб сгинуть. Ему хотелось еще немного поболтать с Готфридом. Но от голода у него сосало под ложечкой. За весь день ему перепал лишь глоточек черничного супа,—разок он успел хлебнуть, когда нырнул в супницу.

— Нет ли у тебя чего-нибудь пожевать? — спросил он Готфрида, который по-прежнему торчал в саду возле забора.

— Сколько угодно, — ответил Готфрид. — Моему папаше сегодня стукнуло пятьдесят, вечером у нас будет пир, и кладовки прямо ломятся от всякой всячины.

— Вот здорово! — обрадовался Эмиль. — Дай попробую, недосол или пересол.

Готфрид, не мешкая, отправился на кухню и вернулся с тарелкой, полной сосисок, биточков, пирожков и разных разностей. Готфрид и Эмиль — даром что были по разные стороны забора — моментально все съели. Эмиль снова был всем доволен. Но его спокойствие длилось только до тех пор, пока Готфрид не проговорился:

— А сегодня вечером у нас будет фейерверк, какого в Виммербю еще не бывало!

За всю свою несчастную жизнь Эмиль никогда еще не видел ни одного фейерверка — жители Лённеберги не позволяли себе таких безумств. И теперь он страшно огорчился: ведь ему не придется увидеть великолепный фейерверк, потому что засветло надо отправляться обратно в Катхульт.

Эмиль вздохнул. Если пораскинуть мозгами, все-таки неудачный этот ярмарочный день. Ни коня, ни фейерверка — одни беды да напасти, к тому же дома ожидает его столярка.

Эмиль мрачно попрощался с Готфридом и пошел разыскивать Альфреда, своего друга и утешителя во всякой беде.

Только где теперь найдешь Альфреда? Улицы запружены толпой: крестьяне вперемешку с горожанами. Эмиль потратил на поиски своего друга несколько часов, и за это время он успел немало напроказить, но эти его проделки не попали в синюю тетрадь, и о них никто никогда не узнает. Альфреда он так и не нашел.

В октябре темнеет рано. Скоро начнет смеркаться, скоро окончится этот ярмарочный день. Крестьяне уже подумывали разъезжаться, да и горожанам, пожалуй, тоже пора было по домам. Но всем хотелось еще посмеяться, поболтать, покричать, пошуметь, и на улицах царило веселое оживление. Еще бы, ведь день-то необычный! И ярмарка, и день рождения бургомистра, и кто знает, может, последний день на земле, если и в самом деле прилетит эта дымящаяся комета. Ты ведь понимаешь, что все чувствовали себя не в своей тарелке, толпясь на улицах и не зная, чего им ждать — радости или беды. Когда люди одновременно и боятся и радуются, то они расходятся вовсю. Поэтому сутолока на улицах не уменьшалась и веселье не стихало, а в домах царили тишина и покой: в них оставались лишь кошки да дряхлые старушки, нянчившие внучат.

Если тебе случалось в день ярмарки бродить по маленькому городку вроде Виммербю, ты знаешь, как интересно шагать по улочкам, мощенным булыжником, и разглядывать в окнах домиков бабушек, их внучат и кошек. А как бьется сердце, когда крадешься темным переулком, заходишь в чужие ворота, стоишь на заднем дворе, забитом крестьянскими телегами, меж которых толкутся крестьяне и пьют свое пиво, перед тем как запрячь лошадей и отправиться восвояси по хуторам.

Для Эмиля эта прогулка была очень увлекательной. Он скоро позабыл о всех своих горестях и уже не сомневался, что рано или поздно найдет Альфреда. Так оно и вышло, только сперва он нашел нечто совсем другое.

Шагая по узенькой окраинной улочке, он неожиданно услыхал невообразимый шум, доносившийся с темного двора. Кричали и ругались крестьяне, отчаянно ржала лошадь. Эмиль тотчас шмыгнул в ворота, нельзя же не узнать, что там происходит. Он даже присвистнул от того, что увидел. Во дворе была старая кузня, и в отблесках пылающего горна в толпе злющих-презлющих крестьян Эмиль узнал своего буланого конька. Крестьяне все как один были вне себя от злости. Угадай, почему они злились? Да потому, что молодой буланый конь ни за что не давал себя подковать. Как только коваль пытался поднять его ногу, конь вставал на дыбы, бешено бил копытами и лягался так, что крестьяне рассыпались в разные стороны. Коваль рвал на себе волосы, не зная что делать.

— Много лошадей довелось мне подковать на своем веку, но такой я еще не встречал!

Ты, может, не знаешь, кто такой коваль? Это кузнец, который обувает лошадей. Да, да, потому что лошади так же, как и тебе, нужна обувка, а не то она в кровь сотрет свои копыта и будет спотыкаться и скользить по обледенелой дороге. Обувка эта из железных скоб, ко-

32