Костёр 1969-12, страница 35

торые накрепко гвоздями приковывают к копытам. Их-то и называют подковами.

Молодой буланый конь, верно, решил, что обувка ему ни к чему. Он стоял смирно и кротко до тех пор, пока не дотрагивались до его задних ног. Но стоило кузнецу приблизиться к коню и коснуться его ноги, как снова начинался спектакль — конь лягался и прыгал в сторону, хотя полдюжины крестьян висли на нем, пытаясь удержать на месте. Барышник из Моллила, купивший коня, позеленел от злости.

— Дайте-ка я сам, — сказал он и со злобой схватил заднюю ногу жеребца.

Но конь так трахнул его, что барышник шлепнулся прямо в лужу.

— Эхе-хе-хе-хе, вот так-то, — сказал старый крестьянин, долго наблюдавший за происходящим. — Нет уж, поверьте мне, эту лошадь не подковать! Ведь дома в Туне они пытались подковать ее раз двадцать.

Тут барышник смекнул, что с конем его надули, и еще пуще разозлился.

— Бери, кто хочешь, этого подлого конягу! — заорал он. — Чтоб глаза мои его больше не видели!

И кто вы думаете вышел из толпы? Конечно, Эмиль.

— Давай возьму! — сказал он.

Барышник расхохотался.

— Тоже мне выискался, клоп эдакий!

Всерьез он и не думал отдавать коня, но раз уж столько людей слышали его слова, ему надо было как-то выкрутиться. И он сказал:

— Ладно, так и быть, получишь коня, если удержишь, пока подкуют.

При этих словах все, кто там стоял, рассмеялись, потому что сколько они ни пытались удержать жеребца, это так и не удалось.

Не подумай, что Эмиль был простачком. Он разбирался в лошадях лучше всех в Лённеберге и даже во всем Смоланде. Когда буланый конь взвился на дыбы, захрапел и начал лягаться, Эмиль подумал: «Ну точь-в-точь как Лина, когда ее щекочут!»

Так оно и было на самом деле, и, кроме Эмиля, никто об этом не догадался. Конек просто-напросто боялся щекотки. Поэтому он фыркал и брыкался, ну точь-в-точь как Лина, когда она закатывается от смеха. Да ты ведь и сам знаешь, как бывает, когда щекочут.

Эмиль подошел к коню и сжал его морду своими крепкими кулачками.

— Эй ты, послушай! — сказал он.—Сейчас я тебя подкую, а ты не брыкайся, я обещаю тебя не щекотать.

Угадай, что потом сделал Эмиль? Подойдя к коню сзади, он неожиданно схватил его прямо за заднее копыто и поднял ногу. Конь повернул голову и добродушно покосился на Эмиля, словно желая выяснить, что он там делает. Видишь ли, копыта у лошади такие же нечувствительные, как у тебя ногти, и если взять лошадь за копыто, ей нисколечко не щекотно.

— Пожалуйста, — сказал Эмиль кузнецу, — давай подковывай, я подержу!

Гул пошел по толпе и не смолкал, пока Эмиль помогал кузнецу подковать коня на все четыре ноги.

Когда дело было сделано, барышник стал изворачиваться. Он хорошо помнил, что обещал, но не хотел сдержать слово. Вытащив из кошелька пять крон, он протянул их Эмилю.

— С тебя хватит, — сказал он.

Крестьяне, стоявшие в кузне, разозлились не на шутку. Они знали цену слова и умели его держать.

— Ты это брось! — сказали они. — Конь мальчика!

Так оно и вышло. Барышник был богат, это все знали,

и, чтобы не нажить позора, пришлось ему сдержать свое слово.

— Ладно, триста крон — еще не все золото на свете,— сказал он. — Забирай своего подлого конягу и дуй отсюда!

Угадай, обрадовался ли Эмиль? Он вскочил на своего только что подкованного коня и прогарцевал через ворота, будто важный какой генерал.

Крестьяне прокричали «ура», а кузнец вымолвил:

— И каких только чудес не бывает на ярмарке в Виммербю!

Сияя от счастья, радостный и гордый скакал Эмиль напрямик через ярмарочную толпу, а навстречу ему по Большой улице в страшной давке пробирался — ну кто бы вы думали? — Альфред. Увидев Эмиля, он остановился, как вкопанный, и широко раскрыл глаза:

— Что за наважденье! — воскликнул он. — Чей же у тебя конь?

— Мой! — крикнул Эмиль. — Его зовут Лукас, и он боится щекотки, точь-в-точь как Лина!

Тут как раз подоспела Лина и дернула Альфреда за рукав.

— Пора ехать домой, понял? — сказала она. — Хозяин уже запрягает лошадей.

Вот и настал конец веселью, и пора было хуторянам возвращаться домой в Лённебергу. Но сперва Эмилю надо было показать коня Готфриду.

— Скажи папе, через пять минут я вернусь! — крикнул Эмиль и понесся галопом к усадьбе бургомистра, так что только искры посыпались из-под копыт.

Осенние сумерки опустились над садом бургомистра, но в доме празднично светились окна, и оттуда доносились смех и говор. Пир у бургомистра шел горой.

А в саду разгуливал Готфрид, который терпеть не мог званых обедов и охотнее ковылял на своих ходулях. Увидя Эмиля, гарцующего на коне, он снова кубарем полетел в куст сирени.

— Чей конь? — крикнул он, высунув нос из куста.

— Мой, чей же еще? — ответил Эмиль. — Конь мой!

Сперва Готфрид никак не хотел этому поверить, но

когда наконец понял, что Эмиль не шутит, он пришел в ярость. Сколько он клянчил у отца коня, клянчил с утра до вечера, и что же ему отвечал всякий раз отец?!

— Ты еще маленький. Ни у одного мальчика в твоем возрасте нет коня!

И как это взрослым не надоест врать! Вот, пожалуйста, Эмиль. Пусть папаша полюбуется собственными глазами, если только он пожелает выйти и посмотреть. Но он сейчас сидит с гостями за столом и пирует. Он крепко засел среди всех этих дурошлепов, которые только и знают, что есть, пить, болтать, произносить какие-то речи и никак не хотят угомониться.

— Эх, выудить бы его оттуда, — мрачно сказал Готфрид, и на глазах у него навернулись слезы.

Эмиль пожалел Готфрида и, недолго думая, нашел выход. Если бургомистр не может выйти к коню, то конь может прийти к бургомистру, это же проще простого. Надо въехать вверх по лестнице в прихожую, а

33