Костёр 1972-05, страница 20

ПО УЛИЦЕ

ШАГАЕТ ВЕСЕЛОЕ

ЗВЕНО,-

Прекрасно шагает. Церемониально. Слаженно.

В каждом движении, в каждом жесте так и видится: «Ах какие мы молодцы!»

Конечно, молодцы. Столько всего сделали! И маршрутами марша «Всегда готов!» прошли, и в операции «Живое серебро» участвовали, и «Кожаный мяч» гоняли, и «В страну знаний» путешествовали, и подарки для вьетнамских детей собирали, и Дворец пионеров в Анадыре строили. Заслужено полное право нынче так шагать!

И, как всегда в подобные минуты, о чем-то помнится, а о чем-то слегка забывается. И кажется, что это ты сам такой умный, сам до всего дошел и во всем преуспел.

Но на самом деле это не совсем так, верно?

Кто-то ведь научил тебя и костер разжечь с первой спички, и азбуке флажков, и пионерболу. Кто-то объяснил, какая трава лекарственная, а какая ядовитая, показал прием самбо, похвалил твой рисунок, надоумил написать письмо Анджеле Дэвис, —

Посоветовал, намекнул, подтолкнул, — ну, а уж дальше-то ты и вправду все сам.

И шагаешь, гордый собой.

А потом пройдут годы. И в памяти все станет на свои места. И если когда-нибудь тебя спросят о твоем детстве, весьма вероятно, что ты ответишь, как ответил нам

лауреат Ленинской и Государственной премий,

Герой Социалистического Труда,

депутат Верховного Совета СССР,

конструктор-оружейник

Михаил Тимофеевич Калашников

Я думаю, что в том, как сложилась моя конструкторская жизнь, «виноват» мой пионервожатый.

Я рос в маленьком селе Курья в Алтайском крае. Наш вожатый был влюблен в военное дело. «Пионеры — это разведчики, — говорил он, — они идут впереди и прокладывают армии путь». Мы намечали точку на карте и должны были по компасу и по ориентирам добраться туда к назначенному времени. Зубрили марки танков и учились по силуэтам различать самолеты. Хотели учиться стрелять. Но мы были не то что юными, а совсем-совсем маленькими пионерами, и стрелять нам было еще рано.

«Ничего, — утешал вожатый, — подрастете». А пока что брал деревянный макет винтовки и показывал, как с помощью этого макета, станка и мишени-указки можно тренироваться в прицеливании.

Вожатый поступал правильно. Тучи сгущались, и до Хасана, до Халхин-Гола было уже недалеко.

Помню свою первую настоящую стрельбу, уже чуть позже, в городской школе. Тир. Воздух, стены, подстилки на линии огня— все пропитано запахом пороховых газов и щелочного масла. Не так запомнились положенные три выстрела — потому, очевидно, что сердце колотилось от радости -и ноги прямо подгибались, когда взял, наконец, в руки

«тозик», — так вот, не так запомнились выстрелы, как последующая чистка и смазка.

Чистка — дело медленное. Винтовка на столе. Нажал на спусковой крючок, вытаскиваешь затвор, он весь в потеках. Вытираешь его тряпочкой, драишь ствол щелочью, потом поглядишь на свет — зеркало, значит, можно смазывать...

Мне всегда с того времени кажется, что у оружия — душа живая. Недавно, когда я приехал в гости на энскую пограничную заставу, мне рассказали, что среди солдат бывают такие разговоры: «Ты один был в дозоре?» — «Нет, вдвоем с АКа». А-Ка, АК, — это мой автомат, моей конструкции, и очень приятно было узнать, что его одушевляют.

После школы я работал в политотделе Турк-сиба, в 1938 году меня призвали в армию. Служил я в танковых войсках. А в начале Великой Отечественной ранило меня, и уехал я в тыл на целых полгода.

Тогда-то я и начал проектировать автомат.

Смущало, что этим занимаются специалисты, и вдруг я, самоучка, тоже лезу. Но армия страшно нуждалась в безотказном эффективном оружии, и я решил рискнуть.

Когда что-нибудь не получалось, мне представлялось, что рядом со мной стоит мой алтайский вожатый: «Пионеры — это разведчики, разведчикам всегда труднее».

Иногда думаю: а что, если бы наш вожатый был бы здорово влюблен не в военное дело, а в литературу или, допустим, в футбол?

Что же, я тогда, выходит, стал бы писателем или футболистом?!

Шутки шутками, а если рядом с мальчишками и девчонками есть взрослый, страстно что-то любящий, подвижник, энтузиаст, — это всегда заразительно! Очень!