Костёр 1972-06, страница 30
но слово: «Sowjetunionl» — это значит СССР. И буржуй смылся! А проводник погладил меня по голове и тихо сказал: «Ты хороший мальчик! Смелый!» Так мы ехали в поезде целых три дня и три ночи, и я все смотрел в окно на бесконечный далекий горизонт, на поля и леса, на синие полосы рек, на мелькавшие за стеклом перроны маленьких станций, на которых мы не останавливались, на шумные вокзалы больших городов, на которых мы долго стояли, и вспоминал Москву, и наш дом, и памятник Воровскому, и Вовку — всех-всех! — и, конечно, Гизи с ее мамой, которых мы видели последними, потому что они, грустные, провожали нас на вокзал... Все это как-то сразу осталось позади. Я даже чувствовал себя немножко одиноким... Когда это начнется? Как только мы приехали в Берлин, я все время стал ждать, когда это начнется... Что—это? Дипломатическая война, конечно! После того случая в поезде я сразу подумал: вот, началось! То ли еще будет в Берлине! Надо быть начеку, чтобы не выстрелили в спину, как Воровскому! И я все время был начеку, но ничего не начиналось. Первое время я испытывал странное чувство: как будто я уехал из города на три дня, а когда вернулся, там уже все выучились по-немецки говорить. В трамвае, в автобусе, в магазинах, просто на улице — всюду звучала немецкая речь! В Москве всегда удивлялись, когда я говорил по-немецки, а тут наоборот: удивлялись, что я говорю по-русски! Даже собаки удивлялись, честное слово! В одном месте только не удивлялись, но там все между собой говорили по-русски: в нашем посольстве. Наше посольство было этаким маленьким русским островком в большом немецком море. Мы с мамой туда ходили. Мама брала там работу на дом, переводила разные русские статьи на немецкий и немецкие на русский. Мы с мамой в Берлине много гуляли, гораздо больше, чем в Москве. Мы ходили в центре по улицам, по Лейпцигерштрассе, на которой было много магазинов, и по Унтер-ден-Линден, где росли огромные вековые липы. «Унтер-ден-Линден» в переводе означает «Под липами». Это самая главная улица Берлина, она похожа на длинный сквер, хотя по ней и мчатся машины. На этой улице много кафе — столики стоят прямо на асфальте под липами — и ресторанов. И самое главное— на этой улице, в доме № 7, помещалось наше советское посольство, куда мы ходили чуть ли не каждый день. В Берлине я увидел страшно много машин! Это были машины разных марок: и «линкольны», и «форды», и «паккарды»! Зато извозчиков и ломовиков с телегами почти не было. Ломовиков заменяли грузовики. И я вспомнил слова Кржижановского, которые он говорил в Кремле: что у нас пока еще ездят на телегах, а на Западе на машинах. И это было действительно так, сейчас я в этом сам убедился. «Но ничего! — думал я. — Вот кончим мы свою пятилетку, и у нас тоже будет много машин!» Автобусы в Берлине были очень смешные: двухэтажные! Такие высокие, что, когда они катились по улице, казалось, что они вот-вот упадут1 Мама не любила на них ездить, у нее на втором этаже кружилась голова. А у меня не кружилась. Я любил ездить на втором этаже, оттуда все было очень хорошо видно, тем более что второй этаж был без крыши. Там люди ехали и курили, стряхивая пепел прямо на улицу! А еще я любил ездить на «S-Bahn» и «U-Bahn». «S» — это надземная железная дорога, a «U» — подземная. Надземка грохочет по середине города, верхом на железной эстакаде, прямо над домами! Представляю, каково было людям спать в этих домах! «Не хотела бы я быть на их месте», — говорила мама. И я бы не хотел. Но ездить в надземке я хотел! Хотя еще больше я любил ездить в подземке, то есть в метро, которого в Москве тогда еще не было. Московские газеты только еще обсуждали этот вопрос. Потом-то мы метро построили, и оно сразу затмило все подземки мира! Такой красивой подземки теперь нигде нет! В Берлине подземка вся из железобетона, там всюду валялись окурки и кожура бананов, даже целые газеты. Но все равно я любил там ездить больше всего, потому что это было в новинку. Берлин меня вообще оглушил, когда мы туда приехали. Он оглушил меня своими бесчисленными машинами, двухэтажными автобусами, грохочущими эстакадами надземки и подземными змеепоездами! Берлин ослепил меня своим серебристым каменно-железным обликом и яркими рекламами, особенно вечерними. Днем эти рекламы смотрели спокойно, не двигаясь. А по вечерам они оживали! Буквы на них прыгали как сумасшедшие, они то вспыхивали, то гасли. Они призывали нас что-нибудь купить! Какую-нибудь зубную пасту, или духи, или ботинки, или автомобиль! «Купите, купите, купите!» — беззвучно кричали рекламы. Но все это купить мог, конечно, только очень богатый человек. А бедных эти рекламы только дразнили. И портили им настроение. Мне они тоже портили настроение, когда рекламировали игрушки. Мне тогда сразу хотелось купить все эти игрушки. И некоторые мама покупала. Но все она ведь не могла купить! Так что рекламы, конечно, интересны. Но без них как-то спокойней. „333-05" С этими игрушками получилась пренеприятная история. Кто больше всех виноват, сказать трудно. Считалось, что я. Но всю вину я на себя взять не могу. Это было бы несправедливо. Я считаю, что реклама тоже виновата. Она-то как раз виновата больше всего, а я только немножко... Но судите сами! Когда мы с мамой возвращались по вечерам из посольства, по Унтер-ден-Линден, мы все время любовались рекламами. Я же вам говорил! Одна реклама, высоко на крыше, нравилась мне больше всего. Ее можно было разглядывать без конца! Такая она была веселая и богатая. На ней бегал по рельсам игрушечный поезд: зеленый паровоз и разноцветные вагончики — такие же, как у меня дома. Но там было не только это! Там были еще станционные постройки! И семафоры! И зеленая, поросшая лесом гора с туннелем! И мосты через речку, и стрелочные будки со стрелками, и тупики, в которых стояли запасные составы! Когда поезд подходил к станции, семафор поднимал руку. Когда он руку опускал, поезд останавливался. Начальник вокзала на перроне тоже поднимал руку с жезлом, перед отправкой. И даже продавец газет стоял на перроне со своей тележкой. Пассажиры покупали у него малюсенькие газеты, а потом садились в вагоны. Поезд трогался, скрывался в туннеле, потом выскакивал из него, останавливался на станции и мчался дальше... Просто удивительно! Все было сделано из лампочек, как — я уж не знаю! — но вид у рекламы был потрясающий! Все это сверкало, мерцало, двигалось! А над железной дорогой стоял на коленях мальчишка в синей форме с желтыми пуговицами и желтым кантом на фуражке. А изо рта у него выскакивали большие буквы; они бежали по краю рекламы и в конце гасли... Дома я с мамой занимался и уже знал почти все немецкие буквы, а некоторые она объяснила, и так мы вместе с ней прочитали, что там было написано. Изо рта мальчика катилась все время одна и та же фраза: «Железная дорога со всеми к ней принадлежностями! Звоните 333-05, и вам все доставят на дом! Спасибо!» Через несколько дней я знал все эти буквы наизусть! £ 28 |
