Костёр 1972-10, страница 31

Костёр 1972-10, страница 31

После ареста Петра Заломова и его товарищей Жозефина Эдуардовна перешла на нелегальное положение и продолжала работать под партийной кличкой «Мария Ивановна».

Жозефина Эдуардовна приехала к Горькому, чтобы посоветоваться, как помочь арестованным сормовичам.

Алексей Максимович принял ее сердечно, обещал поддержку. 2 сентября 1902 года окончился срок высылки Алексея Максимовича, и он возвратился в Нижний Новгород. Сормовичи, участники демонстрации, еще томились в тюрьме, ожидая суда.

В первые же дни после возвращения Алексея Максимовича его навестила мать Петра Заломова — Анна Кирилловна.

Алексей Максимович и раньше много слышал о ней, но каково же было его удивление, когда Анна Кирилловна рассказала, что в молодости дружила с его матерью Варварой Васильевной Кашириной.

Мать Анны Кирилловны, так же как и бабушка Алексея Максимовича, родилась в Балахне, была коклюшница-кружевница, а дед — ба-лахнинский плотник. В зимнее время он плотничал, а весной уходил бурлачить. Несколько лет в его артели бурлачил Василий Каширин, дед Алексея Максимовича.

Анна Кирилловна рассказывала, что в те давние времена часто бывала у Пешковых, хорошо помнит Алексея Максимовича мальчиком, — шустрый был, веселый, озорной...

Взволнованный, слушал Алексей Максимович ее рассказы. Картины далекого детства всплывали в памяти...

С тех пор Горький держал тесную связь с Анной Кирилловной, как мог утешал, ободрял, выписывал из столицы лучших адвокатов.

За делом сормовичей внимательно следила газета «Искра». На своих страницах она обличала тюремные власти, которые вели себя беззаконно по отношению к арестованным: обыскивали на свиданиях, лишали свиданий, сажали в одиночки и карцер. В знак протеста все арестованные сормовичи объявили голодовку. Петр Заломов отказался даже от воды, и через несколько дней в тяжелом состоянии его увезли в больницу.

Теперь Алексей Максимович каждый день посылал с Анной Кирилловной обед для Петра, чтобы он поправился после голодовки.

«...Товарищи! — гласила листовка под заголовком «Из тюрьмы на волю». — Вы читаете не о пытках в древние века. Вы читаете о своих товарищах, самых любимых и уважаемых. Это не воры, не преступники, это правдивые, честные, самоотверженные люди, виновные только в том, что смело грудью встали за всех трудящихся и угнетенных, что слишком возлюбили свободу нашей родины».

Да, это были честные самоотверженные лю

ди, которые готовы были пожертвовать жизнью за общее дело, за счастье людей.

Много позднее в своих воспоминаниях П. А. Заломов писал о том времени, когда он сидел в тюрьме: «В моем мозгу звучала «Песня о Соколе» —• самая моя любимая песня из всех, какие я знал. Я хотел упасть с высокого неба и разбиться, как смелый Сокол. Я понимал, я чувствовал счастье битвы и наслаждался этим».

Все ближе день открытия процесса. На квартире Алексея Максимовича — настоящий штаб. Горький должен был выехать в Москву, чтобы присутствовать на репетициях своей пьесы «На дне», но решил задержаться до конца процесса. Он писал тогда в одном письме:

«Ах, как часто и с каким удовольствием я здесь ругаюсь! Всё с адвокатами. Продолжу сие занятие до 28-го или 29-го, затем в Москву...»

Петр Заломов и другие сормовичи решили отказаться от адвокатской защиты и защищать себя сами. Петр Заломов пишет свою речь и пересылает ее Горькому, Алексей Максимович редактирует ее.

Опасаясь демонстраций и протестов, нижегородские власти долго скрывали день, когда начнется процесс. Но разве такое утаишь? Скоро весь город знал, что дело назначено к слушанию 28 октября 1902 года.

Странное впечатление производило здание областного суда, расположенное на центральной улице города. Казалось, это крепость, которая готовится к длительной осаде. Срочно заколачивали запасные входы, окна. Возле главного входа поставили дополнительную стражу. В здание суда ввели отряд солдат, во дворе — засада, шестьдесят городовых. Да и весь город был словно на осадном положении. По улицам разъезжали конные стражники, на тротуарах, размахивая метлами, разгуливали десятки дворников. И полицейские, полицейские...

А по городу летела новая листовка:

«Ко всем нижегородцам!»

На листовке эпиграф:

«По дорожке большой,

Что Владимирской сдавна зовется,

Цвет России идет, кандалами звенит».