Костёр 1980-03, страница 4
со всех сторон, карабкаясь, спешили все новые и новые полчища муравьиного люда — и скоро обглоданные остовы сережек были надежно уложены в муравьиное здание. (yfac^CLtfL И день не день и ночь не ночь... Таинственно, прозрачно небо над безмолвной землей. Дремлют в окружении леса — темные, неподвижные. Не потухающая ни на минуту заря золотит их остроконечные пики на востоке. Сон и явь путаются в глазах. Бредешь по селенью — и дома, и деревья будто тают и зыбятся слегка, да и сам вдруг перестаешь ощущать тяжесть собственного тела, и тебе уже кажется, что ты не идешь, а плывешь над притихшей деревней... Тихо, так тихо, что слышно, как, осыпаясь белым цветом, вздыхает под окном черемуха. От деревянного днища ведра, поднятого над колодцем, отделяется нехотя капля воды — гулким эхом откликнется земная глубь. Из приоткрытых хлевов наплывает сладковатый запах молока, горечь солнца излучает избяное дерево, нагретое задень. Заслышав шаги, пошевелится под крышей голубь, воркнув спросонья, и тогда, медленно кружась, пролетит на землю легкое перо, оставляя за собой в воздухе тоненькую струйку гнез-довьего тепла. —- - Щшш! v.,.,. Август принес с собой суховей. Началась жара. По утрам не схватывались белым дымком росы, ручьи и речрнки пересохли, и к полудню листья вянули на деревьях. В знойном, добела раскаленном поднебесье целыми днями метался пепельно-серый канюк, плакал пронзительно и тоскливо: «Пи-ить!.. Пи-ить!..» етЬиш-^ Ptx^icbc Самый красивый бор на Пинеге — это Красный бор. Лес — загляденье: сосняк да лиственница в небо вросли. В урожайные годы грибов да ягод — лопатой греби. Но самое удивительное, самое незабываемое в этом бору — олени. Рано утром возвращаешься домой, когда только-только поднимается над лесом солнце. И вдруг — какой-то шорох и треск в стороне от дороги. Алые олени. Летят во весь мах по белой поляне и солнце, само солнце несут на своих ветвистых рогах... Короткое северное лето кончилось. На домашние сосняки вышла белка, еще красная, невыли-нявшая. С первым снегом, когда голубым туманом пройдет по ней осень, белка откочует в глухие суземы, на еловую шишку. Туман, туман над деревней... Как будто белые облака спустились на землю, как будто реки молочные разлились под окошком... К полудню туман осядет, вынырнет ненадолго солнце и в небе увидишь журавлей. Летят своим извечным клином, тоскливо и жалобно курлыкая, как бы извиняясь: мы-то, дескать, в теплые края улетаем, а тебе-то тут куковать. JlcOL Короток,' хмур декабрьский денек. Снежные суметы вровень с окошками, мутный рассвет в десятом часу утра. Днем прочирикает, утопая в сугробах, стайка детишек, возвращающихся из школы, проскрипит воз с дровами или сеном — и вечер. В морозном небе за деревней начинают плясать и переливаться серебряные сполохи — северное сияние. ocJbu. ^ bctjwuc ycatL^ Ненамного — всего на воробьиный скок прибавился день после Нового года. И солнце еще не грело — по-медвежьи, на четвереньках ползало по еловым вершинам за рекой. А повеселее стало жить. ж В затишье, на укромных лесных полянах, солнышко припекает, как летом. Подставишь ему одну щеку, хочется подставить другую — приятно. Греется на солнышке и ель рогатая, густо от маковки до подола обвешенная старыми шишками, греются березы-ластовицы, греется лесная детвора — верба. Вот и опять весна. Не успел отыграть закат, как начал румяниться восток. По Пинеге густо, россыпью идет лес. Лобастые бревна, как большие рыбины, с глухим стуком долбят заново поставленный бон. Бон поскрипывает, вода хлюпает в каменистом горле перемычки. — Эхэ-хэ-хэ-хэй! ^ Зычное эхо прокатилось по ночной Пинеге, выскочило на тот берег, аукая, по верхушкам сосняка. По-летнему заиграло эхо. Снова дождались светлых днеиГ 4 % |
