Костёр 1987-10, страница 34

ха. Затих он давно. Кровь песок принял. Залег под животом у него. Жду.

Смотрю — то ли перекати-поле, то ли папаха... Хрясь! — жахнул в ту сторону. Папаха! Только рукой вскинул.

Но второго-то, что в белой бурке, тоже подцепить бы надо. А силенки на исходе. Флягу достал. Сглотнул. Еще тянет. Да нельзя всю-то! Пригодится вода. Но, видать, раньше он меня уследил. Пуля скрипнула, перед головой моей в песок ушла.

Ну, постой, думаю, рыба копченая, и на тебя хватит. Озлился очень. Гляжу по сторонам — пусто. Выматывает меня или обходит?

Солнце выше. Сил совсем мало. Стал я беспокоиться. Не зря: тот в бурке обошел ведь, сатанюка: пуля тенькнула. Голову нельзя поднять, продырявит ведь.

Взял я Желкибаеву шинель и выталкиваю на прикладе в сторону... Дзынь-нь! Тут он! Сторожит меня. Переложил винтовку к бою, а сам лопаткой шинель-то опять шевелю... Опять: «цвирк!» — пуля. Приметил я ложбинку в песке... Что-то светлее песок там? Целю... Хрясь! Задергало белой буркой, махнуло — и покой.

А у меня последний из головы не выходит...

От жары, что ли, забылся сознанием. Сколько валялся так? Не знаю. Уж ночью ознобом прошибло — понял: жив! Вспомнил день-то и удивился, что последний меня еще не прикончил.

Вода вышла. Силенки тоже. Приготовился я поутру отходить. А тут смотрю — черепаха... Мне на душе веселее: живая, хоть и нерасторопная. Глазел я на нее почти сутки, а может, менее, глазел, что да как... Ползет, не торопится. И я помирать не спешу. Неловко. Уйдет — тогда и займусь этим делом...

Повезло после. Случай вышел. Ехали туркмены. Перевозили на верблюдах барахлишко какое-то. Вот и подобрали меня. Вроде бы как черепаха навела...

А ту банду басмачей наши израсходовали. Успел, видно, Желкибай. Да на моем-то Рыжем успеешь... Эх, конь был! Ох и конь!

Полгода я потом костылем стучал. Отряд наш к Каспию перебросили... А тот басурман, что с коня упал после выстрела Желкибая, ногой, значит, занемог. Почему и не добил меня. Туркмены вместе нас везли. И дохтуру сдали вместе...

Да ты спишь, что ли?

Парень откинулся на ватник, ровно и мощно сопел.

Намаялся на своем тракторе за день. Я вот посижу. К утру ребятишкам картошек испеку, чтобы не обижались... Какой из меня лектор? Да и чего рассказывать? Дело солдатское — пали, ежели цепь на тебя, к примеру, идет или беги на него в окопе... Тут уж он палит по тебе... Дело солдатское.

Я тихо залез в палатку. Что мне снилось — не помню.

Вот уж двадцать пять лет прошло с той ночи. Давно уже живу не в Бежецке, а в Петродворце, служу в милиции... Но рассказ деда помню весь, до последнего словечка...

В СЕМНАДЦАТОМ ГОДУ,

или

ПОЧЕМУ ВЗДЫХАЛ УРЯДНИК

РАССКАЗ СТАРОЙ ЖЕНЩИНЫ

Эмилия КУНДЫШЕВА

До революции наша семья жила в одном маленьком рабочем поселке. Однажды в феврале семнадцатого, когда мы с матерью были дома, приходит днем урядник, это был такой низший чин в царской полиции. Мать испугалась: может, отец на заводе сказал что-нибудь лишнее... Однако урядник входит в комнату и говорит:

— Я собираю деньги для раненых на фронте. Дайте сколько можете.

...Тогда Россия воевала с Германией... Мать сошла с печки — она все утро лежала, болела спина, мать работала прачкой,— достала из шкатулки пятиалтынный и подала уряднику. Он положил деньги в свой кошелек*, записал что-то в толстую книгу, которую принес с собой и на которой крупными буквами было написано: «Пожертвования в пользу раненых», потом сел вдруг за стол и задумался.

Мы с матерью сели напротив и стали ждать, что будет дальше. А урядник все сидит, подперев голову, и о чем-то думает. Потом вдруг просит:

— Напоите меня хоть чаем. Маруся, налей,— говорит мне мать.

Я сделала, что она велела. Урядник стал пить чай. Пьет и молчит. И только вздыхает. Сделает глоток и вздохнет, опять глотнет и вздохнет. Тогда мать спрашивает:

— Господин урядник, случилось что-нибудь?

— Случилось,— отвечает урядник. Помолчал и опять вздохнул: — Вам-то хорошо сейчас — лежите себе спокойненько на печке...

Потом встал, снова вздохнул и пошел из дома.

А вечером приходит отец и сообщает: в газетах написано — царя скинули с престола.

Значит, урядник правду сказал — «случилось». Только и обманул: деньги он собирал не для раненых, а себе в карман, чтобы удрать из города. На следующее утро он и пристав, без погон и сабель, торопясь бежали по льду через речку, и люди с берега грозили им вслед кулаками...

А в октябре, помню, по улицам пошли рабочие с красными флагами. Отец — впереди. На флагах: «Вся власть Советам»... Я домой прибежала, крикнула:

— Мам, где мое красное платье?

— Оно ведь неглаженое...

— Все равно! Скорей...

Переоделась и помчалась догонять рабочих.