Костёр 1989-08, страница 41

амбарцев и весело резвятся. То запоют муштолы— песни саамские по очереди, то в пляс пустятся все вместе, а то — в догонялки играть примутся. А вокруг — снега, вежи, деревья в сиянии волшебном серебристом от сполохов, которые тоже играют себе на небе в свои игры, бегают от края к краю упругими разноцветными волнами. Увидел вдруг Михко и трех своих братьев — они тоже бегают, смеются вместе со всеми...

Проснулся он от ощущения тяжести в теле. Открыл глаза — не видно ничего. Понял, что занесло его снегом.

Но тут же радость сменилась печалью. Михко вспомнил, что должен вести врагов по следам соплеменников. Так велел отец.

Вьюга уже стихла. Выбравшись, наконец, из снега, Михко различил во тьме раннего утра голубоватое-свечение неба в той стороне, куда вел он отряд разбойников. Где-то там в дальних землях всходило солнце, готовое уже показаться и над Хибинами.

И опустились руки у Михко. Долго стоял он неподвижно, обняв сосну и глядя затуманенным взором на разгоравшийся над Хибинами свет.

«Надо идти дальше, — вздохнул Михко огорченно. — Но прежде...» Осторожно ступая, он приблизился к наполовину заваленному снегом шатру. На суку дерева Михко заметил моток веревки, которой привязывал его к себе главарь. По привычке парень схватился за пояс, но вспомнил, что нет уже с ним ножа. Рука ощутила что-то твердое на тасме. Медная бляшка. Две их было вделано в кожу пояса — слева и справа. Зацепил Михко пальцами одну и рванул ее изо всей силы. Обратной острой ее стороной принялся он пилить близ разлохмаченного кончика прядки. Наконец, удалось отделить кусочек пряди. Михко промял ногою ямку в снегу, бросил на дно прядку, закидал ее снегом и затоптал.

Теперь он спокоен. Он исполнил обычай лопарей. Обычай, что предписывал тому, кто вынужден вести в их угодья чужого человека, незаметно выбросить подальше или закопать, утопить какую-либо частичку чужака — клочок ли его волос, лоскуток ли одежды или снаряжения. И тогда не будет, по поверью, доброго пути и удачи чужому человеку в их лопарской земле.

Потом он постучал рукавицей по стенке шатра.

— Что? Кто там? — послышался глухой голос Киндека.

— Пора выступать, — осевшим голосом проронил Михко. — До гор целый дневной переход да еще ночевка. К следующему рассвету мы войдем в ущелье Злых Духов...

На следующее утро, после ночевки в лесу у подножья высокой, заросшей соснами и елями горы, отряд двинулся наверх. Шли уже без лыж. Тропа, по которой вел Михко, устремлялась вверх по огромной скалистой ложбине. Где_:то впереди высоко под облаками ложбина сужалась и переходила в каменистое ущелье. Очень тяжело было идти вверх

по снежному склону. Каждый шаг парню приходилось нащупывать, чтобы не оступиться, не сползти по рыхлому снегу.

Михко посматривал время от времени наверх. Вот он приметил, как близ застрявшего на склоне огромного камня, к которому отряд приближался, что-то вроде мелькнуло.

«Наверное, это «чакли», — подумал с тревогой Михко. Было от чего встревожиться. Ведь чакли — это подземные жители, крошечные человечки с мешочками золота за спиной. Они сами не свои, как сказывали старики, только бы заманить человека, да и с пути его сбить. Михко вспомнил, что отец, рассказывая ему об этих чакли, научил, как откупаться от них. Это нетрудно. Достаточно бросить им какую-нибудь блестящую монетку.

Но где же взять ее? Михко вспомнил про вторую медную бляшку на своей тасме. «Вот вам, чакли, моя монетка,— прошептал Михко,— а остальных, кто позади, можете заманивать».

На последней остановке перед перевалом Михко бессильно опустился на снег. Со злобным криком напустился на него Киндек, принялся избивать. Поднялся Михко из последних сил, утер слезы и, пересиливая себя, вывел отряд в ущелье.

Вдруг все услышали откуда-то сверху далекий, суровый голос:

— Кто вы и куда идете?

Эхо многократно повторило этот голос. Вздрогнул Михко, узнав голос отца.

— Что это? — забеспокоился Киндек.

— Верно, духи этого ущелья, — прошептал Михко.

— Ну так давай... — неуверенно проговорил Киндек, — скажи им. Что там нужно ответить, чтобы пройти, ну, отвечай им!

Михко молчав. Киндек в нетерпении выхватил меч, зло ткнул его острым концом в спину Михко, прорвав печок и больно уколов.

— Отвечай им, лопарь!

Михко сжался от боли, но вдруг распрямился, набрал в легкие побольше воздуха и громко, отчаянно выкрикнул:

— Это разбойники идут, убийцы!

— Что ты несешь, гаденыш! — замахнулся мечом Киндек.

— Убийцам — смерть! — раздалось сверху.— Прости, сын!

С эхом последних слов слился оглушительный грохот. Большие камни полетели сверху в ущелье. Затряслись горы, загудели отвесные скалы. От содрогания снялись на склоне снега и понеслась вниз лавина, сметая следы, натоптанные пришельцами...

А на вершинах отвесных скал над ущельем неподвижно стояли люди в оленьих одеждах. И скорбный старец глядел немигающим взором на красное солнце, впервые за долгую зиму показавшееся над заснеженными горами. И ждал он появления вслед за светилом на крутых отрогах сильного красивого оленя.

И. ЧЕСНОКОВ Рйсунок О. Орешниковой